- Застольные речи Мартина Лютера, Мартин Лютер

Падающие звезды

Дэвид,

Ты просил дать тебе знать, не получает ли наш журнал каких-либо сочинений о демонах и случаях одержимости, и, кажется, у меня есть то, что тебе нужно. Эта рукопись начала поступать к нам по частям где-то с месяц назад. Письма приносил курьер, и обратного адреса на них не было. С тех пор мы получили текста на три главы, но ровным счётом ничего не узнали об авторе. Только заголовок: «Падающие звезды». Рич, наш главный редактор, сказал нам пока повременить с печатью и посмотреть, дописано ли произведение до конца, но последние две недели мы не получили ни строчки, так что я начинаю сомневаться. Всё же мы можем запустить в печать те отрывки, что у нас уже есть, так что не вздумай их кому-нибудь показать, а то мне голову открутят.

С чего это ты вдруг заинтересовался всей этой ерундой?

Незаживающие раны

Моросил легкий дождик, и свет уличных фонарей мягко отражался в лобовом стекле.

Тони снова и снова прокручивал в голове список привычных дел. Проверка домашних заданий, документальный фильм, который он так и не записал, бесконечные счета… Через месяц у Дайен день рождения, и он не знал, что с этим делать… Он чувствовал себя уставшим, но всё же внимательно смотрел на дорогу.

Машина врезалась в него сзади, под небольшим углом, и мысли пропали, вытесненные скрежетом металла, внезапным треском из радиоприемника и бешеным хороводом фонарей. Он до упора вжал педаль, не совсем понимая, что именно делает. Инстинкты отказали, и после резкого рывка сначала вперёд, на руль, а потом назад он, казалось, замер, не в силах шевельнуться. Только фонари продолжали двигаться.

Но всё же он, скорее всего, сделал всё правильно, потому что внезапно осознал, что его автомобиль останавливается, а сам он пока что цел и невредим. Дрожащей рукой он открыл дверь и выбрался наружу.

- Эй, какого… В смысле, ты там в порядке? Я не видел… Ч-чёрт.

Парень, который врезался в него, был молод, едва ли сильно старше ребятишек у него в школе. Лицо его казалось беззащитным, как у тех, кто сдает задание, слово в слово переписанное с прошлогодних образцов. Тони попытался не обращать на него внимания. С полминуты он раздумывал, затем принялся ощупывать себя, пытаясь понять, не ранен ли он. Кожа на руке была свезена о приборную панель, рана немного саднила, но этим все и ограничилось. Даже его «Тойота» пострадала не так сильно, как он думал. Судя по виду машины, она прошла юзом десять-пятнадцать метров, несколько раз вильнула в сторону, но ни во что не врезалась. Почти все задние фонари побились, а один угол вмялся внутрь. «Чудно», - подумал Тони. Хуже было то, что, похоже, пострадало колесо. Полуось? Он не был уверен, хочет ли знать об этом.

Парень спросил, нет ли у него ручки, чтобы они могли обменяться адресами. Мимо проехал автомобиль, из которого на них бросили заинтересованный взгляд.

Заднее стекло треснуло. Вообще-то… Тони нахмурился, разглядывая его. Оно продолжало трескаться. По всему стеклу разбегались тонкие линии, чего, как он понимал, не должно было происходить. Более того, уже имевшиеся трещины начали двигаться, едва заметно, но явно повинуясь какой-то схеме.

Тони припомнил, как пару недель назад – или около того – он зашел в мальчишеский туалет. Обычная проверка после уроков. Ученик – Робин Джонсон – стоял там, разглядывая в зеркале свой обнаженный торс. Вторжение заставило его в ужасе оглянуться. Его кожа была покрыта шрамами, складывающимися в сложный, изменчивый узор.

- Эй, - окликнул Тони парень, только что врезавшийся в его машину.

Трещины на заднем стекле машины казались зловещим предзнаменованием. Тони бросился бежать.

***

Звонок в кабинете Пендрика раздался на следующий день, во время ленча. Кит Пендрик был психологом в старших классах – незавидная работа, особенно в наши дни, хотя распределение могло быть и куда более неудачным. «Как всегда», - подумал стоявший в коридоре Тони. Ожидание под закрытой дверью возвращало его в те годы, когда он учился в университете и точно так же ждал преподавателя. Вечно что-нибудь не так. Но в кабинет он попал довольно быстро. Пендрик махнул рукой в сторону стула

- Я слышал о вчерашней аварии, - начал психолог, - Сочувствую.

- Ради бога, Вы же не за этим меня сюда вызвали? Из-за того, что какой-то придурок въехал мне в зад, мне консультации психолога не понадобятся.

Пендрик усмехнулся, снова махнул рукой:

- Нет-нет, просто узнал об аварии, вот и всё. Поговорить я хотел о другом.

- О деле Джонсона?

- М-м-м, да. Хотя никакого дела нет.

- В смысле?

- В смысле, мистер Спрюс, - сказал Пендрик с притворной серьезностью, которая раздражала Тони своей неестественностью, - мы получили официальное уведомление о результатах проверки условий, в которых проживает Робин Джонсон. Ничего не нашли. Никаких злоупотреблений. Все просто отлично.

- Но это же здорово. Но я всё равно должен был сказать, потому что…

- Разумеется, это Ваша работа. Вообще-то, на неделе Вы, скорее всего, получите благодарственное письмо из Департамента, но я решил сообщить вам обо всём как можно скорее.

Между ними повисла странная, напряжённая тишина. Тони почувствовал, что ему пора идти.

- Так что, - спросил он, - у шрамов было какое-то объяснение?

- Да, думаю, да.

- Но точно не знаете?

- Всё это есть в отчете. Конфиденциальная информация, само собой.

- Но вы не знаете.

Пендрик прищурился, вздохнул и внезапно показался старше, отчего стал выглядеть более… настоящим, что ли, а не как разменявший четвёртый десяток мужчина, прикидывающийся бодрым юнцом.

- Тони, всё в порядке. Вы сделали всё, что от Вас требовалось.

- Вы видели эти шрамы? Они не могли быть получены случайно, - он прикрыл глаза, вызывая в памяти увиденный узор. Во второй раз – на следующий день после происшествия в туалете – он казался чётче, не таким расплывчатым. Учитель не должен прикасаться к ученику, это закон, но он иначе не мог. Он просто должен был закатать Робину Джонсону рукав, чтобы увидеть на руке те же шрамы. И убедиться…

- Они двигаются, - закончил он, немедленно пожалев о вырвавшихся словах.

- Простите?

- Ничего.

Снова та же натянутая тишина.

- Я, пожалуй, пойду, - сказал Тони.

- Да, конечно же. И ещё раз спасибо, - они встали и обменялись рукопожатием. На лицо Пендрика вернулась кривая улыбка, и Тони стало интересно, нашёлся ли хоть один человек, который бы на нее повёлся.

Расспросы

Тем же вечером дома он растянулся в любимом кресле и попытался пристроить руку так, чтобы не вернулась боль от полученной во вчерашней аварии раны. На автоответчике было два сообщения от официального представителя второго водителя. Во втором сообщении вежливо указывалось на отсутствие у Тони страховки.

Обед был ужасным. Со смерти Дайен прошло уже семь месяцев, а он так и не научился нормально жарить мясо – да и подозревал, что и купить приличного мяса не смог бы. У непроверенных работ по альпийским ледникам был обвиняющий вид. Тони закрыл глаза и увидел метки, вырезанные (выжженные?) на теле Робина Джонсона.

Завтра он увидит Робина. Поговорит с ним. Обязательно поговорит.

Вот только Тони сомневался, придёт ли Робин в школу.

***

Дом 120 по Рочестер-стрит представлял собой узкое здание, стоящее довольно далеко от тротуара и огороженное со всех сторон давно не ремонтировавшимся забором. Тони, поднимавшийся по холму от автобусной остановки, свернул к забору и остановился у него, пытаясь представить себе обитателей дома. Лужайка выглядела лишь немногим ухоженней забора. Ничего другого в голову так и не пришло, поэтому Тони подошёл к двери и нажал на звонок.

Долгое время никто не появлялся. Он позвонил еще раз, подумывая, не осмотреться ли по сторонам, чтобы понять, всё ли в порядке, а то ситуация становилась нелепой. Он позвонил в третий раз и уже отступил от двери, когда та наконец открылась.

В проеме стоял Робин Джонсон, худой и усталый.

- Элен говорит, что Вам лучше уйти, - произнес мальчик.

Эти слова напрочь перечеркнули все, что Тони собирался сказать, но всё же он заставил себя заговорить:

- Привет, Робин. Сегодня тебя не было на занятиях.

Тишина.

- Я просто проходил мимо и подумал, э, не заглянуть ли мне на минутку. Твоя мама, э, Элен дома?

- Элен здесь.

- Могу я войти?

Робин пожал плечами и пошёл по коридору, ведущему в глубь дома. Дверь он оставил открытой. Тони последовал за ним.

В прихожей было сумрачно, хотя в комнате, расположенной за дальней дверью, и был включен свет. Замешкавшись, Тони потерял мальчика из виду, но затем силуэт Робина появился в освещённом дверном проёме, и Тони поспешил туда.

Он сам не понимал, что делает. Может быть, это была ошибка, опасная ошибка, которая будет стоить ему карьеры. Он надеялся начать с короткого разговора, увидеть Робина в привычном окружении, а затем попытаться понять, что же угнетает мальчика. Он надеялся оказаться полезным и оправдать доверие, возлагаемое на него учениками. Может быть, к этому решению его подтолкнула вчерашняя авария, может быть, свою роль сыграла беседа с Пендриком. То, чему, как он думал, он стал свидетелем, вновь воскресило осаждавшие его разум подозрения.

Возможно, разговор на этом и закончится, думал он, идя по коридору, но попытаться всё же стоило.

Он шагнул из тьмы в свет.

***

- Боже мой, что Вы делаете?

Тони резко выпрямился, поворачиваясь к двери и торопливо захлопывая дверцу шкафчика с папками.

- Кит. Привет. Я тут… жду Вас.

Пендрик закрыл за собой дверь и прошёл в кабинет. Ступал он легко, подобно хищному животному.

- У меня обеденный перерыв.

- Да. Да, верно. Я… я забыл.

- Из-за этого Вы можете потерять работу.

Тони внезапно понял, что в голосе психолога не было удивления, даже тогда, когда тот только что вошёл в кабинет.

- Кто расследовал случай с Джонсоном? - спросил он.

- Отстаньте от него, - нет, удивления не было. Был страх.

- Вы им занимались, ведь так?

- Убирайтесь отсюда.

- Что за чертовщина творится у него дома?

Пендрик выглядел так, словно ему хотелось перекреститься. На его елейной физиономии это выражение казалось одновременно пугающим и нелепым.

- Вас это не касается. Это вообще никого не касается, - по голосу было понятно, что он сам не верит в свои слова.

Тони направился к двери, не отводя взгляда от второго мужчины.

- В другой раз получше прячьте запасные ключи, - проговорил он, бросая Пендрику ключ от шкафчика. Затем Тони вышел из кабинета и отправился в учительскую, намереваясь пообедать.

***

Во время послеобеденных занятий Тони ждал, что его вот-вот куда-нибудь вызовут. Он поймал себя на том, что с интересом следит за удлиняющимися тенями, а затем несколько раз сбился при чтении. После урока одна из девочек спросила, нормально ли он себя чувствует. Тони заверил её, что всё в порядке, и она ответила «Здорово».

По расписанию его урок у класса Робина был во второй половине дня, и они лишь мельком взглянули друг на друга, когда мальчик вошёл в класс. Со звонком Робин поспешил прочь, что было только к лучшему для них обоих.

Наконец отзвенел последний за день звонок, а Тони так никуда и не пригласили. На автобусе он поехал домой.

Загадки

Отправляясь на вторую встречу с Элен Джонсон, Тони прихватил с собой диктофон. Он не знал, законно ли это. В голове крутилась мысль, что вроде бы пользоваться диктофонами в таких ситуациях запрещено только полицейским, что к нему никаким образом не относилось, но всё же для молодого продавца в отделе канцтоваров он придумал целую историю о романе, который он якобы собирается писать. Молодого человека его история явно не заинтересовала, и Тони, привыкший к такой реакции в школе, быстро ушёл, унося с собой покупку. Диктофон, в который вставлялась крохотная кассета с узкой пленкой, легко помещался в кармане рубахи.

Позже, прослушивая запись, Тони понял, что его голос и несколько слов, произнесённых Робином, звучат приглушенно и неразборчиво. Может быть, всё дело было в неправильной настройке или чем-то ещё. Но голос Элен звучал с чёткостью, едва ли возможной при записи на магнитную ленту.

«Моя жена умерла», - сказал ей Тони (мя на мерла). – «Стафилококковая инфекция. Нам сказали, что это будет обычная операция, но она так и не вернулась домой».

«Я не могу выносить ваших детей», - ответила Элен. Голос её звучал так, словно она находилась рядом с ним в комнате.

Тони пять раз прослушал это место, пытаясь понять, какой смысл вкладывался в ответ. Под «выносить» она подразумевала «дать жизнь» или же «терпеть»? Или вообще что-то третье?

«Дети ненавидят меня», - продолжил он. – «Им нет дела до того, чему я учу их. Те немногие, кому эти знания пригодятся, станут учителями естествознания, потому что ничего другого им не светит».

Кажется, тогда Робин что-то сказал, но сейчас Тони не мог ни разобрать его слов, ни вспомнить их.

«У меня плохое кровообращение», - сказала Элен, - «Великая башня рушится, перо опадает, но не летит».

- Черт всё это побери! – Тони швырнул диктофон через пустую комнату.

Галиматья какая-то. Научный метод себя не оправдал. Он закатил глаза, словно осознав собственную глупость. Не было во всём этом ничего научного. Сплошной бред, с тех самых пор, как он первый раз её увидел. Тони рухнул на кушетку. Голова раскалывалась, рука болела, смутно он осознавал, что последний раз ел за завтраком. Стоило ему закрыть глаза, и в темноте появились крохотные огоньки. Он знал, что это лишь случайные вспышки, реакция глазного нерва, вот только огоньки напоминали звезды.

На стоявшем неподалёку автоответчике мигала красная лампочка, и Тони понял, что с удовольствием отшвырнул бы прочь и автоответчик. Со вздохом он нажал на кнопку воспроизведения.

Первое сообщение было от Лизы из учительского гаража, которая сказала, что к завтрашнему дню машина готова не будет. Это значило, что ему придётся вставать в шесть или вызывать такси, чего он себе позволить не мог. Второе сообщение было от агента по торговле недвижимостью, который предлагал вот прямо сейчас испробовать на себе все прелести нового фантастического предложения по получению налоговых льгот на внутреннем рынке. Третий звонок был от матери Дайен, Одри, спрашивавшей, как у него дела.

«Великолепно», - подумал он, стирая пленку. – «Единственный, кому есть до меня дело, - это моя бывшая тёща».

Мысль эта помогла ему более-менее придти в себя и понять, насколько он неправ, оценивая ситуацию подобным образом. Он любил Одри, после похорон они пытались поддерживать связь, но их разделяла скорбь. Время было неподходящим.

Время ни для чего не было подходящим, понял он. Ни для еды, ни для сна. Последний раз подобным образом Тони чувствовал себя сразу после смерти Дайен, и всё же сейчас его ощущения отличались от тех, что он помнил. Они были… ещё хуже, и ему это совсем не нравилось. Всё, чего ему сейчас хотелось, это снова завалиться к Элен Джонсон и спросить её, не сходит ли он с ума. Вот только любой её ответ, подумалось ему, будет означать, что с мозгами у него и правда не всё в порядке.

Противостояние

- Робин, можешь задержаться на минутку? – спросил Тони у направлявшегося к двери мальчика.

- Да, мистер Спрюс?

- У меня нашлась та книга, о которой ты спрашивал, - предлог показался ему до ужаса глупым, но все остальные, как обычно, этого не заметили.

Робин вздохнул:

- Да, конечно, - они вернулись в кабинет.

- Расскажи мне об Элен, - сказал Тони, закрывая за собою дверь.

Мальчик вздрогнул и ничего не ответил.

- Я читал кое-что о тех вещах, о которых она рассказывала. Об ангелах и всём прочем.

- Она говорит, Вам нужно забыть об этом.

- Забыть, о чём она рассказывала?

- Нет, о том, что Вы читали.

- Меня это сводит с ума. Правда сводит, - сказал Тони, глядя в окно на овальный школьный двор. – Она напугала Пендрика так, что он убежал. Точно так же она напугала меня. Поэтому просто поговори со мной. Не важно, что там она говорит, просто скажи мне всё, что хочешь сказать.

- Она моя сестра.

Тони призадумался. Ему не приходило в голову, что Элен может состоять с Робином в родстве и вообще иметь хоть какое-то отношение к реальному миру:

- Продолжай.

- Ей восемнадцать, раньше была кем-то вроде рассыльного. Она работала в офисе, в почтовой компании, и хотела стать настоящим курьером.

- Так она не всегда была… такой?

Робин вытаращился на него:

- Не-е-ет. Она была классная. Она была настоящей старшей сестрой. Разве что не слишком надоедливой, - мальчик робко улыбнулся.

- Покажи-ка мне руку.

Робин снял куртку и закатал рукав. Тони снова выглянул в окно, словно ожидал увидеть там директора, совершающего внеплановый обход на уровне второго этажа. Затем все посторонние мысли вылетели у него из головы.

Рисунок на руке был… вытравлен – другого слова он подобрать не смог. Его нельзя было спутать с татуировкой или, допустим, родимыми пятнами. Линии глубиной примерно в полдюйма расчерчивали сморщенную, бесцветную кожу на множество участков, похожих на ожоги от сигарет. В четкий узор они не складывались. И всё-таки узор был. Он был скрыт от поверхностного наблюдения, но чутьё подсказывало, что узор есть.

Он вновь ощутил знакомое головокружение, но теперь, находясь рядом с его причиной, Тони смог совладать с собой. Он продолжал всматриваться в руку мальчика. Линии не двигались, не сжимались, не пульсировали и не предсказывали будущее.

Он не мог понять, увеличилось ли число шрамов по сравнению с тем, что было две недели назад. Спрашивать об этом не хотелось. Он кивнул Робину, чтобы тот опустил рукав.

- Это она сделала.

- Похоже на то. Она сказала, что… хочет меня. Всего.

Тони пристально посмотрел на него:

- То есть?

Если мальчик и смог понять, что он имеет в виду, на нём это никак не отразилось. Голос его звучал ровно, даже если признание и казалось ему постыдным:

- Не знаю. Как раба или что-то в этом роде, наверное. Я не понимаю часть того, что она говорит, по-моему, она и сама не всё понимает. Она говорит, что хочет… меня.

- Хорошо. Слушай, к чёрту все это. К чёрту её. Нам нужно пойти в полицию или к врачу. Она больна, это очевидно, а мы просто распсиховались. Ведём себя глупее некуда. Она нас сбила с толку. Мы можем рассказать, что…

- Мои родители так и сделали, - мягко произнес Робин, и от его голоса гнев Тони сдулся, как воздушный шарик.

- Твои родители? – мысль о них не посещала его с тех самых пор, как он впервые увидел Элен.

- Да. Теперь они мертвы.

Тони показалось, что он снова стоит рядом с ней, дыхание его сбилось, кровь словно застыла в жилах, его охватила паника, выразить которую мог лишь бесконечный крик.

- С тобою всё в порядке? – спросил Тони ровным голосом, загоняя подальше собственный страх. – Ты ходишь в школу. По большей части. Что ты… чувствуешь?

- Иногда я хочу убить себя. Иногда – убить всех. В классе есть девочка, она сидит передо мной. Иногда я хочу вырвать ей волосы и затолкать их ей в глотку. Чтобы она задохнулась. Но я не могу. Не могу, - впервые за всё время Робин заплакал. – Я знаю, что это неправильно. Но я не могу сделать этого потому, что она запрещает мне. Она говорит, что убийство – грех.

Он продолжал плакать, тихо, но неудержимо, и на мгновение Тони снова стало страшно. Ему снова захотелось убежать.

Она и в самом деле была девочкой. Странной девочкой, говорившей безумные вещи. Взгляд её пугал Тони. Сейчас, после всего, что произошло, ему казалось, что он больше не может доверять тем структурам, среди которых вырос. Но Тони должен быть сохранить веру в собственные решения и в людей, которых он обязался защищать и воспитывать – учить.

Поэтому вместо того, чтобы убежать, Тони обнял Робина Джонсона и забормотал утешительные слова. Он попытался припомнить, как звали ученицу, вызвавшую у мальчика столь опасные желания. Лиза, да. Дружелюбная девочка, может быть, немного полноватая.

- Всё будет в порядке, - сказал он, зная, что оба они в это не верят.

Связь с Тьмой

На протяжении следующих нескольких дней ничего особенного не происходило. Иногда Тони встречался с Пендриком в коридорах, и тогда психолог отводил взгляд. Робин приходил на занятия, и на лице его было то же отсутствующее выражение, смешанное со скукой и подавляемым раздражением, что и у всех, кто окружал его.

Лизу Корлисс – девочку, сидевшую перед Робином, - Тони вынудил присоединиться к группе, работавшей над заданием в другом конце класса. Может быть, толку от этого не будет никакого, а может быть, так он спасёт девочке жизнь или хотя бы избавит Робина от искушения. Если Робин и воспринял это решение как знак недоверия к нему, то виду не подал. Тони его мнение не слишком заботило.

Наступили выходные, незадолго перед этим пришёл счет за ремонт его машины. Занимаясь текущими делами, он отвлёкся. Он даже дошёл до того, что начал жалеть о деньгах, заплаченных за разбитый диктофон. Все это не имело никакого отношения к Элен Джонсон – к той твари, что жила на Рочестер-стрит 120. Это была его собственная дрянная жизнь. Рука его почти зажила, лишь иногда давая о себе знать вспышками боли.

В понедельник Робин в школу не пришёл. Когда Тони увидел пустой стул, он понял, что пришло время действовать. Да, действовать. Нельзя было и дальше просто наблюдать. Он был не готов, потому что не знал, к чему готовиться. Он даже особой смелости в себе не ощущал. «Может быть, я ошибаюсь», - думал он, разглядывая собственное отражение в автобусном окне. – «Может быть, на самом деле я смелый, вот только слишком вздрюченный, чтобы заметить это».

Как бы то ни было, когда он подошел к дому 120 на Рочестер-стрит, дверь была открыта. Он вошел в дом.

***

Гостиная выглядела, как и положено выглядеть гостиной в пригородном доме. Последние солнечные лучи проникали сквозь узорчатые занавески и ложились на книжный шкаф, стоящий у противоположной стены. Немногочисленные предметы мебели казались вполне удобными. За перегородкой виднелась уютная кухня, к дверце холодильника вызывающе яркими магнитами были прикреплены старые фотографии и записки.

Посреди всего этого, на полу, в джинсах и растянутом свитере, сидел демон.

- У меня есть кое-что для тебя, - сказала Элен, когда Тони вошел в комнату.

- У тебя нет ничего, чего бы мне хотелось, - ответил Тони, стараясь сохранить храбрость. На мгновение лицо девушки исказилось, словно по нему прошла рябь, стирая недовольную гримаску. Тони всхлипнул и упал на колени. Боль привела его в чувство, но сила, исходившая от Элен, была подобна порывам бури, которой он пытался противостоять. Под её взглядом комната казалась иллюзией, хрупкой, как вафля, и при этом неизмеримо огромной. Ощущение было такое, словно они вдвоем находились в центре окрашенного в цвета комнаты провала, диаметр которого измерялся в световых годах.

- Теперь я припоминаю поле, где мертвецы падали с неба. Я припоминаю, как первое слово для заката стало ужасным проклятием.

- Отпусти Робина, - попросил Тони.

- Игры обостряют ум. Без школы он подобен глазам, которые слепы.

- Он не твои глаза, он не твой.., – Тони рванулся вперёд, пытаясь избавиться от давящей на него силы. Кулаком он неуклюже ударил девушку по обращённому вверх лицу, но та каким-то образом сместилась в сторону, одновременно подставляя ему подножку. Он вскрикнул, пытаясь вернуть себе равновесие, а она вцепилась ему рукой в предплечье, и тогда он заорал от боли и рухнул на пол. Сквозь боль он чувствовал, что она по-прежнему рядом, пытается проникнуть в его разум. Тони свернулся калачиком, пытаясь защититься.

- Теперь есть и другие. Другие, которые станут поклоняться мне и признают меня. Мне нужно облачение. Я слышу, как они произносят моё имя. Хорошо.

- Ты безумна, - выдохнул Тони.

- Я – безумие, - Она поднялась и теперь кричала, нависая над ним. – Посмотри на меня. Разве я – не безумие?

- Да, - это было всё, что Тони смог сказать, и он полностью верил в свои слова.

- У меня есть кое-что для тебя, - она по-прежнему говорила слишком громко.

- Только не моя жена. Ты не можешь этого сделать. Я тебе не позволю.

- Ш-ш-ш, - почти мурлыкая, она погладила его по больной руке, от чего по коже побежали короткие вспышки боли. – Не твоя жена, если ты считаешь, что я её недостойна. Тогда что?

Тони посмотрел на неё. Солнце почти зашло, но его последние лучи образовали вокруг неё странный нимб. Глаза её были чёрными, и в них был весь мир, сведённый в ничто.

- Я хочу понять, - сказал он.

- Ты хочешь научиться читать узоры звёзд и движения небес?

Он кивнул.

- Ты станешь моим облачением. Для Робина я лишь сестра, что бы я ни делала. Я могу съесть его внутренности, но имя, которое он будет проклинать, принадлежит не мне. Но для тебя я…

- Всё, - закончил он.

Она улыбнулась:

- Не совсем, но ты понимаешь.

И он понял.

Песнь сирены

5 января

В жизни не делала ничего подобного. Дневники – это для девчонок-подростков, а не для служащих средних лет. Но за последние несколько месяцев столько всего случилось, и мне все сложнее с этим справляться. Так тяжело думать, вспоминать, как всё произошло. Это она что-то делает со мной. Я уверена. Если я не смогу привести мозги в порядок, она победит. А этого я допустить не могу.

Но я слишком спешу.

Для начала, я вовсе не собиралась искать себе новых друзей. У меня было много друзей, даже если части из них я и лишилась после развода. Порою бывало так, что я мечтала расстаться с ещё некоторой их частью, потому что они не оставляли меня в покое. Большую часть времени мне хотелось просто сидеть дома и оплакивать годы, которые я бездарно потратила на этого придурка, моего мужа. Но мои друзья, они постоянно старались вытащить меня на какие-нибудь сборища и обеды, чтобы приободрить меня. Я верю, что они хотели мне добра, но посиделки и разговоры с женатыми парочками только лишний раз напоминали мне, чего я лишилась. Мне уже за сорок, а это не самый подходящий возраст для того, чтобы остаться без пары. По крайней мере, для женщины. Будь вы мужчиной, на вашу машину и кошелёк может клюнуть какая-нибудь девица, и вот у вас уже завязались новые отношения. Моему мужу такое удавалось – и не один раз. Стоит мужу бросить вас, и ваши друзья начинают рассказывать вам удивительные вещи. Не замечали?

Так или иначе, но через несколько месяцев после того, как Брайан покинул меня, Деннисам удалось вытащить меня на один из их обедов. Раньше, когда мы ещё были вместе, мы дружили семьями, поэтому я старалась уклоняться от их приглашений, опасаясь, что они вызовут во мне неприятные – или, того хуже, приятные – воспоминания. Но в конце концов я уже не могла отказываться. Я не хотела идти, но и не хотела показаться грубой. Я знала, что они по-доброму относятся ко мне, хотя и не понимают, что я чувствую на самом деле.

В тот день я не очень много сделала в офисе, потому что слишком боялась вечера. Босс ничего по этому поводу мне не сказал, но я знала, что завтра он на мне отыграется. Он не любит преодолевать трудности и предпочитает подождать, пока те сами рассосутся. Он помешан на власти, но при этом совершенно бесхребетный. Впрочем, я отвлеклась.

Я волновалась, потому что слишком хорошо знала, чего мне ждать: Катриона и Дэвид были на редкость предсказуемыми хозяевами. Дом будет в идеальном порядке, детей отправят в постель или к бабушке, а сами Деннисы в любой ситуации останутся ухоженными и элегантными. Еда будет приготовлена по рецептам из последней книги Нигеллы¹ или Джейми², а все остальные гости будут из числа благопристойных, уважаемых, трудолюбивых супружеских пар. Иными словами, весь вечер будет воплощением мечты респектабельного жителя центральных графств³, той мечты, в которой я, как мне казалось, жила - до того момента, как мой муж ушёл к женщине в два с лишним раза моложе его.

Мои ожидания оправдались почти полностью. Кати восхитительно выглядела в дорогом чёрном обтягивающем платье и с ниткой жемчуга на шее, а Дэвид прекрасно поддерживал беседу о разных пустяках. Он выглядел как преуспевающий городской бизнесмен, к тому же весьма привлекательный. Раньше, когда я была с Брайаном, мы с Дэвидом позволяли себе легкий флирт, но после того, как я снова стала одинокой женщиной, с этим было покончено. Жизнь может измениться так быстро. Разве это не забавно?

Еще один гость

6 января

Так на чём я остановилась? В тот вечер в центре внимания находились не Кати с Дэвидом. Помимо привычного набора безликих супружеских пар, там была ещё одна незамужняя женщина, Дженни. За последние несколько лет я пару раз встречала её на приемах – обычно она стояла на противоположном от меня конце комнаты, - но никогда не интересовалась ей. Насколько я помню, она всегда была хорошо одета, но казалась полностью поглощённой собой, что не могло не раздражать окружающих. Возможно, тогда я смотрела на неё сверху вниз – ведь я была замужней почтенной дамой, и точно так же вели себя по отношению к ней некоторые гостьи на сегодняшнем приеме.

Теперь, глядя на неё, я не могла поверить, что раньше её не замечала. Может быть, за последнее время Дженни изменилась, потому что раньше она, насколько я помню, не привлекала такого внимания. Она была ровесницей почти всем нам, но казалось, что она светится изнутри. Брак и работа высушивают людей. В Дженни было больше жизни, чем во всех остальных гостях вместе взятых. Вынуждена признать, что, как и большинство из присутствующих женщин, сначала я старалась держаться от неё подальше. Это уже почти инстинкт. Побыв немного замужем, вы начинаете с подозрением относиться к одиноким женщинам, приближающимся к вашему мужу. Может быть, мне надо было проявить больше подозрительности по отношению к Брайану, но я всегда считала, что без доверия семья невозможна. Выяснилось, что и с доверием семьи у меня нет.

В любом случае, Дженни удалось нарушить тщательно выверенный Кати план рассадки гостей за столом, и она села рядом со мной. У Кати это явно вызвало раздражение, так что её выражающая счастье маска едва не дала трещину. В конце концов ей удалось совладать с собой, но всё же она позволила окружающим заметить свое неудовольствие.

Дженни заговорила со мной, и очень скоро мой мир уменьшился так, что в нём осталось место только для нее. Она искренне интересовалась мной. Я не могла в это поверить. Её не интересовало, как распался мой брак, что я по этому поводу чувствую, каким подонком оказался на самом деле Брайан и прочие домыслы в том же духе. Она интересовалась мной как человеком, вне зависимости от этого несчастья или брака. Разумеется, мы немного поговорили о моём чувстве беспомощности и о моих сожалениях по поводу того, что у нас никогда не было детей, но ей также удалось вытянуть из меня рассказ о моих желаниях и надеждах, о том, чего же я на самом деле хочу в этой жизни. Во время этого разговора во мне проснулись давно похороненные мечты, и впервые за несколько месяцев я почувствовала, что у меня есть будущее.

Но долго так продолжаться не могло. Мы не могли полностью игнорировать остальных гостей на протяжении всего обеда. Неохотно, не торопясь, мы всё же вынуждены были уделить внимание окружающим. Как-то так получилось, что мы с Дженни оказались против всех остальных. Время от времени она наклонялась ко мне и шептала о нюансах в поведении или языке жестов, которые для меня остались незамеченными. Впервые я начала понимать, какое это облегчение – быть одной. Каждый раз, замечая быстрый взгляд, который чья-либо жена бросала на супруга в поисках одобрения или в знак неудовольствия, она легонько подталкивала меня локтем. Поведение каждого из супругов контролировалось его «половинкой». Раньше я этого не замечала, но Дженни словно открыла мне глаза. Я с уважением посмотрела на неё. Она была весьма проницательна.

Между прочим, благодаря ей я заметила, что у Кати с Дэвидом есть какие-то проблемы. Стоило обратить внимание на их язык жестов, и всё становилось понятным. К моему восторгу, идеальная пара была далека от идеала. Между ними не было проявлений любви или тепла. Ни одного дружественного прикосновения. Даже Стив и Сьюзен обменивались ласковыми жестами, а ведь Стив всегда такой сдержанный, что я иногда удивлялась, как они вообще умудрились познакомиться.

Можно сказать, что тем вечером Дженни заставила меня по-новому взглянуть на моих друзей и мою собственную жизнь. В конце вечера мы поехали домой на одном такси. Я думаю, Кати наш уход принес облегчение. Уверена, что заметила злобный взгляд, который она бросила на Дженни, когда мы уходили. Она даже пыталась убедить меня побыть у них немного дольше – чтобы отвлечь от Дженни, надо полагать.

Логово

8 января

Дженни очевидно не бедствовала. Откуда я знаю? Очень просто. Она пригласила меня к себе на «пару глоточков». Не то чтобы я обычно соглашаюсь на такие предложения, но в тот вечер я много выпила – во время обеда риоха⁴ 1991 чуть ли рекой не лилась, - а с Дженни было так интересно, что я не устояла. В этот вечер я смеялась впервые с того дня, когда Брайан покинул меня, и я не хотела, чтобы это веселье прекратилось, потому что знала: стоит остаться одной, и все переживания вновь вернутся ко мне.

Может быть, после того, как я столько лет была примерной женой, мне вновь захотелось просто жить. Приглашение на выпивку от загадочной женщины я восприняла как небольшое приключение, довольно безобидное.

Она жила в одном из роскошных домов в центре города. Стоят они дорого, но с собственностью в наши дни везде так. Отделка квартиры тоже была на высоте. Местами обстановка шокировала своей простотой и лаконичностью, местами же поражала роскошью, как, например, в спальне, ванной и кухне. Когда я спросила Дженни об этом, она сказала, что комнаты, обставленные в минималистском стиле, напоминают ей о месте, где она жила раньше, и обо всём, что она потеряла. Достаточно честно, на мой взгляд.

Мы проговорили несколько часов. Сейчас я не могу припомнить почти ничего из того, что рассказывала Дженни, но знаю, что о своей жизни я рассказывала со всей откровенностью, недоступной мне многие годы. Я буквально открылась этой женщине, с которой мы были едва знакомы, и чувствовала себя при этом просто превосходно. Это было всё равно что болтать с подружкой детства, наслаждаясь полным доверием и постоянным общением. Я даже не помню, когда в последний раз могла позволить себе такое удовольствие.

С удивлением я осознала, что уже три часа ночи и что мне не помешало бы поспать. Дженни сказала, что я могу лечь в одной из свободных комнат, но я всё же вызвала такси. Можете считать меня старой, но я предпочитаю нежиться в собственной постели. Короткие вылазки из дому приятны в подростковом возрасте, но затем удобная пижама и бутылка с горячей водой становятся слишком значимыми частями жизни.

Наставник из Ада

10 января

Мы с Дженни продолжали общаться и по вечерам выбирались куда-нибудь выпить и перекусить. Наверное, с ней такие выходы давались мне легче, чем с моими друзьями, потому что они совсем не походили на мою прошлую жизнь, когда Брайан еще был рядом. Ощущение было новым и довольно волнующим.

Прошло не так уж много времени, и мы с Дженни стали близкими друзьями. Она была подобна природному катаклизму. Противостоять ей было невозможно. Однажды мы отправились за покупками в бутики, в которые я обычно не захожу, потому что на их витринах не указаны цены (а все мы знаем, что это означает). К тому времени, как магазин закрылся, мы с ней, наверное, перемеряли по сотне нарядов. Я в жизни так не веселилась. Кое-что из примеряемой одежды заставляло нас по-глупому хихикать.

Учтите, в тот день мы потратили немалую сумму денег. Наряды Дженни были для меня слишком вызывающими, но всё же и мой гардероб пополнился вещами, которым раньше там не было места. Должна заметить, что Дженни прекрасно чувствует грань между модой, стильностью, сексуальностью и вульгарностью. Вся купленная нами одежда удовлетворяла первым трём качествам и не несла ни малейшего намёка на последнее из них. Да, и она прекрасно умела подбирать аксессуары. Если бы я обладала таким вкусом, то работала бы стилистом или консультантом по покупкам, а не торчала бы в бухгалтерии. Я не удивилась, узнав, что «раньше» Дженни подвизалась в индустрии моды. Я спросила её, когда это – «раньше», а она лишь засмеялась и ответила: «До того, как я сбежала». Я знала, что связанный с модой бизнес предъявляет работающим в нём людям жесткие требования, но и представить не могла, что кто-то добровольно оставит его. Она улыбнулась, как мне показалось, немного грустно, и сказала, что надеется однажды обо всем рассказать мне.

Я знала Дженни примерно месяц, когда впервые начала подозревать в ней нечто необычное. Так, однажды она исчезла на неделю, а вернувшись, рассказывала о своей поездке весьма расплывчато. Я на неё не давила. Меня это не касалось, в конце концов. Иногда она замолкала посреди беседы и просто смотрела в пустоту, двигая губами так, словно разговаривала с кем-то, кого здесь не было. Обычно потом она говорила, что задумалась, и я соглашалась с таким объяснением. Не то чтобы такое случалось часто.

Но самой заметной её странностью было то, что она, казалось, может читать мысли разговаривающих с ней людей. Да, я понимаю, звучит странно. Но другого объяснения тому, что Дженни всегда удавалось вычислить, что интересует её собеседников, я найти не могу. Понимание языка жестов и тщательный анализ сказанного, - это одно, и я довольно быстро овладела этим искусством под её руководством. Но информация, которой она владела, в эту систему не вписывалась. Дженни догадывалась о таких событиях в жизни людей, узнать о которых ей было просто неоткуда. Пару раз такое могло сойти за хорошо подготовленный фокус, но я замечала за ней эту особенность на протяжении многих недель, и выглядело всё это подозрительно. Жаль, что тогда я не придала этому большого значения.

Не поймите меня неправильно. В своей жизни я не раз сталкивалась со странными вещами. До того, как невозможность зачать ребёнка поколебала мою веру в бога, я посещала одну евангелистскую церковь. И кое-кто из приходивших туда людей демонстрировал загадочные способности – все эти наложения рук, слова силы и прочие духовные дары. Но сейчас всё было по-другому, потому что странности случались в самых разных местах, а не в церкви, где все усиливают веру друг друга. Из-за этого я, лёжа в кровати, думала о Боге. Нет, Бог тут ни при чем. Способности Дженни, казалось, никак не были связаны с религией. Она никогда не упоминала о них. Но, в чём бы они ни заключались, я тоже хотела обладать ими. Просто потому, что мечтала быть похожей на Дженни.

Помните самого клёвого ученика в школе? Помните, как вам всё время хотелось держаться рядом с ним, как вы пытались стать похожим на него? Со мной творилось примерно то же самое, только желание было намного сильнее. Дженни вела образ жизни, о котором я мечтала на протяжении последних тусклых лет моего замужества. И я уже начинала ощущать кое-какие результаты от нашего общения. Когда мы с Дженни выходили на прогулку, со мной пытались заговаривать мужчины. Не так часто, как с Дженни, вынуждена признать, но всё же моя самооценка начала повышаться. Что ж, наверное, есть жизнь и после Брайана.

Кое-какие изменения произошли и на работе. Мой начальник, откровенно говоря, псих. Долгое время он и мой муж были настоящим проклятием для меня. Двое пожилых мужчин, наслаждающихся той немногой властью, что у них есть. Как-то в пятницу вечером мы с Дженни болтали по телефону и я рассказала ей о Найджеле (так зовут моего босса). Мы трепались об идиотах, портящих нам жизнь, после того как она высмеяла подвыпившего бизнесмена, который клеился к ней в одном из итальянских кафе, куда мы на прошлой неделе зашли перекусить.

Я начала рассказывать ей о Найджеле, а она дала мне пару советов, как совладать с боссом. К ним определённо стоило прислушаться. На следующий день она нагрянула ко мне, выбросила половину моей рабочей одежды, назвав ее «бесполой», а затем из того, что осталось, соорудила мне «более выразительный» наряд. Сама я никогда не отличалась умением сочетать вещи, поэтому доверилась ей.

- Одежда – это инструмент, - сказала она. – Ребята вроде Найджела сначала замечают одежду, а потом уже женщину, на которую та надета. Это ещё одно оружие, способ перераспределить баланс сил между вами ещё до того, как ты заговоришь. Посмотри на меня. Мне сорок с лишним лет и я вовсе не ошеломительная красавица, но я умею произвести впечатление.

Все сработало. Отношение Найджела ко мне поменялось довольно быстро. Стоило мне перестать делать всё, что говорит босс – после того, конечно, как тот перестал пялиться на меня и снова обрёл дар речи, - и он живо отступился. Похоже, Найджел привык к тому, что люди подчиняются ему только из-за его должности. Ему редко бросали вызов. Меня это повеселило. Дженни пришла в восторг, когда чуть позже я поведала ей об этом.

Сделка

12 января

Кое-что о Дженни я узнала в следующую субботу. После долгого похода по магазинам мы с ней сидели в «Старбаксе» в Брайтоне, смакуя кофе и пирожные. Мне так понравились изменения, которые она внесла в мой рабочий гардероб, что я попросила её помочь мне полностью изменить внешний вид. Дженни предложила отправиться в Брайтон, где мы провели целый день, обшаривая Лейнс⁵, Чёрчхилл⁶ и оставшуюся часть центра города. Как обычно, я перемерила десятки вещей, но в конце концов купила то, что она мне посоветовала. А почему бы и нет? У неё был превосходный вкус, с её помощью я начала привлекать к себе внимание как на работе, так и в том, что можно считать началом моей новой жизни в обществе. Последние несколько дней я ни разу не вспоминала о бывшем муже. Я и в самом деле начинала радоваться жизни.

Дженни задумчиво помешивала кофе, глядя на меня со спокойным вниманием.

- Ты в самом деле доверяешь мне? – спросила она неожиданно серьёзным голосом.

- Конечно да, Дженни, - ответила я. – Ты всегда так добра ко мне. Я не представляю, что бы делала без тебя в эти последние месяцы.

Она улыбнулась и погладила меня по волосам. Дженни и в самом деле обладала большим тактом. Мне понадобилось некоторое время, чтобы привыкнуть к её манерам, потому что сама я никогда особо не нуждалась в чужих прикосновениях. Но теперь они доставляли мне удовольствие, совсем не похожее на сексуальное. Это был просто знак привязанности, понимаете? Мне нравилось это ощущение. После разрыва с Брайаном мне не хватало простого человеческого тепла, поэтому я ценила подобные контакты. К тому же вид двух женщин, так небрежно прикасающихся друг к другу, производил забавное впечатление на некоторых парней. Меня смешили испуганные взгляды, которые бросали на нас сидевшие в кафе мужчины.

- Тебе нравится всё это, верно? Время, проведённое со мной, что-то значит для тебя.

Я взяла её за руку:

- Да, это так, Дженни. Я рано вышла замуж и никогда не пользовалась особой популярностью в школе. Когда я рассталась с Брайаном, я была уверена, что упустила свой последний шанс. Я считала, что у меня уже всё позади. Ты словно продлила мне жизнь, снова научив радоваться.

- Знаешь, а ведь всё может стать ещё лучше.

- Вот как? Расскажи мне.

- Ты знаешь, что я умею «читать» людей, я ведь учила тебя этому?

- Да, конечно.

- На самом деле тут не всё так просто. Я научу тебя тому, о чём молчала раньше, научу, как стать поистине неотразимой, если хочешь.

- Ого, ты серьёзно? Конечно же, хочу.

- Ты уверена, Линда? Назад пути не будет.

- О чем ты?

- Понимаешь, после того, как я сделаю это, мы с тобой будем связаны. Мы будем не просто друзьями, как сейчас, мы станем практически неразделимы.

Раньше она никогда не прибегала к таким предосторожностям. Возможно, мне стоило бы догадаться, что говорит она и в самом деле о чём-то необычном, даже для неё самой. Опасном, быть может. Но откуда же мне было знать?

- Ну конечно же, глупая ты корова, я уверена. По мне, так звучит это просто прекрасно.

- Позже мне может понадобиться кое-что от тебя. Я хочу, чтобы ты об этом знала.

- Да ладно тебе, Дженни. После всего, что ты для меня сделала? Разве смогу я тебе отказать?

Дженни улыбнулась и отпустила мою руку:

- Пей, дорогая моя, позже мы поговорим об этом.

И она одним глотком допила остававшийся в чашке латте с обезжиренным молоком.

Договор

13 января

Следующие несколько часов мы провели в походах по магазинам, но сердце у меня было не на месте. Я хотела узнать, что она имела в виду, но понимала, что торопить Дженни не следует. Она сама выберет время. Она предложила пообедать в гостиничном ресторане на набережной. Мы оставили сумки в гардеробе и болтали за обедом о всяких пустяках. Я просто лопалась от любопытства, но всё же сумела сдержаться.

Потом Дженни предложила немного прогуляться по пляжу, а затем вернуться домой на её машине. К тому времени уже стемнело, и я подумала было, что идти куда-то небезопасно, но Дженни каким-то образом развеяла все мои страхи. Меня это должно было бы насторожить, но не насторожило.

Мы шли молча, наслаждаясь звуками и ощущениями от почти безлюдного пляжа. Песок приятно холодил мне ноги, и как же здорово было оказаться в относительной тишине после лихорадочной пробежки по магазинам. Через некоторое время Дженни остановилась и стала смотреть на море, в волнах которого отражались огни мола, прибрежных гостиниц и баров.

- Как здесь красиво ночью, - сказала я наконец, не в силах больше выносить молчание.

- Да, наверное, - откликнулась она. – Вода много для меня значит. Иногда она приносит с собой приятные воспоминания, иногда – память о том, что я предпочла бы забыть.

- Ну вот, ты снова говоришь о своём прошлом загадками.

- Это потому, что я – ангел, - спокойно сказала она.

- Да, Дженни, ты – настоящий ангел. Не надо напрашиваться на комплименты.

- Я говорю абсолютно серьёзно, Линда, и раньше я тоже не шутила, - сказала она, поворачиваясь ко мне и заглядывая в лицо столь пристально, что я невольно отшатнулась. – Я хочу одарить тебя, одарить умением сопереживать, пониманием и обаянием. Примешь ли ты мой дар?

Я по-прежнему была уверена, что всё это – лишь один из её милых розыгрышей, но при этом всей душой хотела владеть тем, что она мне предлагала. Я хотела быть похожей на неё с того самого момента, как впервые увидела на том чертовом обеде, обладать её властью над окружающими, её уверенностью, а потом ещё и её умением обходиться с мужчинами.

- Да, Дженни, приму.

- Да будет так, - сказала она.

Волны внезапно взметнулись вверх и помчались ко мне, готовые обрушиться на берег. Я попыталась уйти с их пути, но Дженни ухватила меня за руки, вынуждая оставаться на месте. Окружившая меня вода все поднималась, захлестывая сначала ноги, потом – туловище, а затем и голову. Поначалу я запаниковала и попыталась вырваться, но Дженни по-прежнему удерживала меня. А затем, вопреки всему, я успокоилась. В воде было тепло и уютно – так, наверное, чувствует себя ребёнок во чреве матери. Я ничего не видела и не слышала, но вода, казалось, каким-то образом просачивалась в меня, становилась частью меня, и мне это нравилось. Я раскрылась ей навстречу, чтобы она согрела меня всю, согрела мою душу.

Затем вода отступила, и я снова оказалась на пляже Брайтона. Я хотела, чтобы вода вернулась, но услышала чей-то голос, который звал меня. Я открыла глаза. То, что я увидела, было одновременно самым прекрасным и ужасным зрелищем в моей жизни. Рядом со мной стояло невообразимо красивое создание. Я боялась, что, если буду смотреть на него слишком долго, то ослепну или сойду с ума, или и то и другое вместе. В его чертах было что-то от Дженни, но по сравнению с этим существом та казалась грубой скульптурой, над которой ещё работает мастер. То была красота столь совершенная, столь утончённая, что ничего подобного ей я и вообразить не могла.

А затем она заговорила. Слова её музыкой звучали в моих ушах, каждый слог заставлял меня вздрагивать от удовольствия.

- Спасибо, Линда, - вот и всё, что она сказала, и слова эти были мне слаще всех признаний в любви, что я слышала в своей жизни, и вместе с тем они ужасали, подобно всем высказанным мне угрозам и брани.

Некоторое время мы просто сидели там, она по-прежнему держала меня за руку, а я могла думать лишь о невероятной красоте рядом со мной и о том, как же мне страшно.

 

Хороший солдат

Всё это началось только потому, что я не захотел сдохнуть в баре Пита, заливая себе глаза выпивкой в то время, как жизнь проходит мимо.

Да, мне было жаль себя. Ещё один дерьмовый день периода реабилитации, когда надо заполнять всякие бумажки по инвалидности и ходить на бессмысленные собеседования. У меня болели ноги, кожа на коленях стёрлась, потому что крепления стяжек, выданных Министерством по делам ветеранов, мне не подходили. Был час дня. Пара прогуливающих уроки старшеклассников играла в бильярд за дальним столом, время от времени кидая в автомат четвертаки, запас которых казался неиссякаемым. Одеты они были в спортивные куртки – наверное, их футбольной команды, судя по тому, как эти двое были сложены. Они топтались у стола уже два с лишним часа, смеясь и обмениваясь шутками, а весь остальной мир их не заботил. Я их ненавидел. Ненавидел за деньги, которыми они сорили, и за ту лёгкость, с которой двигались. Почему, чёрт побери, у них всё так просто получается? Накачиваясь пивом, я думал о собственных трудностях.

Именно тогда это и случилось. Что - это? Момент откровения, когда вы словно делаете шаг назад и смотрите сквозь всё то дерьмо, что наполняет вашу жизнь. Прозрение. Вот что это было. Я сидел в кабинке, поглаживая деревянную столешницу, пальцы мои ощущали все неровности, царапины и инициалы, появившиеся на ней бог весть сколько лет назад, и думал о том, что я – такая же неизменная составляющая забегаловки Пита, как и этот стол. В конце концов, куда ещё я мог пойти? В каморку с тараканами в мотеле вверх по улице? К моим родителям в пригород?

И тогда я понял, что последние шесть месяцев каждый день провожу в баре у Пита, пропивая пособие по инвалидности, и едва ли моя жизнь изменится в ближайшем будущем.

Господи боже, подумал я. Я же могу здесь умереть. Пройдут годы, и меня найдут здесь, в этой же чёртовой кабинке, лежащего лицом в луже пива.

Потянувшись за стаканом, я взмолился: «Господи, - просил я Его, - пожалуйста, не дай мне здесь умереть. Если это испытание, то помоги мне. Я не хочу стать обузой для моей семьи. Пожалуйста, дай мне знак».

- Эй, герой, - услышал я знакомый рык. – Пиво сегодня вкусное.

Я оглянулся через плечо и увидел Большого Джима, пробиравшегося по узкому проходу между барной стойкой и кабинками. Большому Джиму было уже за пятьдесят, и у Пита он был завсегдатаем ещё в те времена, когда я ходил в начальную школу. Если у него и была фамилия, при мне её никогда не упоминали. Я даже не знаю, почему его называли Большим Джимом, потому что рост его едва ли превышал шесть футов⁷, к тому же он был довольно худым. Он был морским пехотинцем, воевал во Вьетнаме, и предплечья у него были покрыты шрамами от гранатных осколков. Джим по-прежнему стриг свои седые волосы «под матроса» и гордился татуировкой в виде якоря и земного шара⁸ на правой руке.

Джим не появлялся в баре уже неделю, и народ начал волноваться, не отказала ли у него наконец печень. Но сейчас он пробирался к моему столику с живостью, которой раньше я за ним не замечал. Глаза у него были хитрющими, словно ему принадлежал весь этот чёртов мир.

- Привет, Джим, - промычал я, не особо желая вступать в разговор. – Ты бодро выглядишь. Тренировки?

Из него так и сочился сарказм. Он кивнул на мои костыли:

- Не такие тяжёлые, как у тебя, приятель.

Я пожал плечами. Вообще-то я через день тренировался в госпитале для ветеранов, но толку от реабилитации, похоже, не было никакого. Врачи уже начинали верить, что я никогда не смогу ходить самостоятельно, но будь я проклят, если на этом успокоюсь.

- Так когда ты мне расскажешь, что с тобой стряслось? – спросил Джим.

- Я б не против, но это секретная информация, - ответил я, чувствуя, как сжимается всё внутри. Разговор этот начал не я. Я демобилизовался как раз тогда, когда обстановка в Афганистане начала накаляться, и люди думали, что меня ранили в бою. Я не мог заставить себя сказать им, что на самом деле всё не так. Даже не заикался об этом. Какой-то идиот-вольноопределяющийся за рулём пятитонки проехал на знак и сбил меня, когда я топал в казарму. Дядя Сэм подарил мне по дюжине спиц в каждую ногу и демобилизовал по состоянию здоровья.

Я всегда хотел быть солдатом. Здесь, у Пита, я им и оставался. Я сидел в угловой кабинке, а завсегдатаи, такие, как Большой Джим, иногда угощали меня пивом.

Да, я знаю, что вёл себя как последний дурак. Вот только готов поспорить: окажись вы на моем месте, вы поступили бы так же.

- Как будешь готов, можешь рассказать мне, - сказал Джим и махнул Питу, чтобы тот принёс пару пива.

- Спасибо, - ответил я. – Просто не хочу, чтобы дядя Сэм надрал мне задницу за то, что я слишком много треплюсь.

Мы рассмеялись.

По телевизору, стоявшему за Джимом, крутили выпуск новостей с репортажем об Афганистане. Мне ничего не было слышно, но я был уверен, что речь идёт об очередной операции в горных пещерах.

- Многое бы я отдал, чтобы снова оказаться там, - сказал я.

Джим оглянулся на телевизор, потом внимательно посмотрел на меня:

- Почему?

- Потому же, почему я вообще записался в армию, - ответил я. – Я хотел защищать свою страну. Да, именно так. Можешь думать обо мне что угодно, но я не вру. Всю свою жизнь я хотел сражаться с теми, кто угрожает моей стране. Хотел защищать нашу свободу. Если я и просил чего-нибудь у Бога, так это возможности вступить в армию, - я поёрзал на стуле. – Похоже, Он был не слишком щедр.

На лице у Джима было написано сочувствие, но в глазах по-прежнему таился хитрый блеск:

- Ты мог бы остаться в армии. Работал бы при штабе.

- Чёрта с два, - я покачал головой, чувствуя, как захлёстывает меня привычная горечь. – Я туда записывался не затем, чтобы перекладывать бумажки. Я хотел воевать, и у меня это получалось. Мир нельзя изменить, проводя ревизии и заполняя бланки, - я пожал плечами. – С другой стороны, может, мне и надо было там остаться. Тогда у меня была бы работа.

Одна из девочек Пита подошла к столу с пивом.

- Записать на ваш счет? – спросила она Джима, потом улыбнулась и вернулась к стойке.

- Вот, например, посмотри на Джен, - сказал я, глядя ей вслед. – У нее какая-то степень по экономике, а она работает здесь.

Джим только плечами пожал:

- Чтобы хорошо устроиться, одной бумажки недостаточно.

- Ты это мне рассказываешь? – буркнул я, поднимая стакан.

- Нужна сила духа. Мир изменился со времён моей молодости, в нём осталось не так-то много возможностей, но чёрт меня побери, если их вообще нет. Она могла бы заняться делопроизводством, но я готов биться об заклад, что ей просто духу не хватает получить то, чего ей хочется. Иначе чего бы она тут работала? Тут уж убивай или будь убитым, Эдди. Ты уже должен это понимать.

Джим поднял стакан и сделал долгий глоток. Лицо его скривилось, он посмотрел на пиво так, будто в нём была отрава, и отставил стакан.

Я нахмурился:

- С каких это пор тебе не нравится здешнее пиво?

Джим бросил на меня косой взгляд, словно я подловил его на чем-то:

- Наверное, мои вкусы изменились.

- К третьему стакану ты об этом забудешь, поверь мне.

Но Джим сегодня не был расположен к шуткам. Он откинулся на спинку стула и скрестил на груди покрытые шрамами руки:

- Что-то слишком много горечи в словах для такого молодого парня.

Господи, подумал я. Он что, вообразил себя моим папашей?

- Если у меня есть причины для бурной радости, я их, наверное, не заметил.

- Могло быть и хуже. У тебя есть пособие и крыша над головой.

- Я живу в убогой комнатушке, за которую отдаю почти всё пособие, а то время, когда не торчу в реабилитационном центре, мотаюсь по собеседованиям.

- Тогда чего ты упираешься? Вернулся бы к родителям.

- Чтобы выслушивать их причитания? Нет уж, к чёрту.

- Но так тебе было бы проще жить.

- Я не хочу, чтобы было проще, ясно? Я ненавижу всё это дерьмо, но будь я проклят, если сдамся.

Я заметил, что в баре стало тихо. Пит настороженно смотрел на меня, протирая стакан. Я понял, что держу в руке один из своих костылей, сжимая его наподобие дубинки.

Но Джим лишь улыбнулся, и блеск в его глазах стал заметней.

- Вот это и есть сила духа, приятель, - сказал он. – Ты можешь получить всё, что захочешь, если только будешь сражаться за это. Готов поспорить, что с таким подходом ты живо встанешь на ноги.

- Ну, врачи со мной работают, но что-то я не заметил в них большой уверенности.

- Верить надо не во врачей.

- Да знаю я, знаю. С Господом возможно всё. В госпитале есть священник, который молится за меня.

Джим медленно кивнул:

- Вообще-то лично я не думаю, что помочь может только Он.

- Да всё равно. Попросить язык не отвалится.

- Он не слишком часто помогает, - Джим помолчал, задумчиво разглядывая мои костыли. – А вот я мог бы тебе помочь.

Не удержавшись, я рассмеялся:

- Ты?

- Именно.

Я снова засмеялся:

- Слушай, ты – отставной механик. Без обид.

Джим бросил на меня взгляд, от которого я похолодел:

- Ты удивишься, парень, но я знаю много такого, о чём ты в жизни не слышал. Альтернативные методы лечения, скажем так.

Он не шутил. Несколько мгновений я просто смотрел на него, не зная, что сказать.

- Я могу порыться у себя. Может, найдётся способ тебя вылечить. Попытка – не пытка, так?

Я задержал дыхание:

- Думаю, нет.

Джим начал говорить что-то ещё, но потом передумал. Он вытащил свои старые кости из-за стола:

- Просто подумай о том, что я тебе сказал. Я буду поблизости.

Я уставился на свой пустой стакан, внезапно почувствовав себя виноватым:

- Извини. Из меня сегодня плохая компания.

Джим не ответил. Когда я поднял глаза, он уже ушел.

Не отступать

В тот же день я на автобусе доехал до кампуса Университета Айовы и вышел на Пяти Холмах. На здании Старого Капитолия велись какие-то работы. Администрация университета обещала, что ремонт будет закончен к началу следующего года. Почему-то я подумал, что полностью отремонтировать здание не удастся. Как и я, оно было покрыто незаживающими рубцами.

Я медленно продвигался по направлению к Пешеходной улице. Чуть ли не на каждом шагу мне приходилось отгонять от себя людей, предлагавших мне помощь. Я мог бы сойти с автобуса ближе к нужной мне улице, но мне хотелось потренироваться. Я сказал себе, что дополнительная нагрузка поможет быстрее восстановить силы и снова научиться ходить, так что воспринимал общение с непрошенными помощниками как неизбежную плату за эту возможность.

К тому же мне надо было подумать. В любой другой день я по-прежнему сидел бы в баре и цедил бы пятую или шестую кружку пива, но после разговора с Большим Джимом мне казалось, что стены бара давят на меня. Что, чёрт побери, я с собой делаю? Мне что, больше не на что надеяться?

Я наконец добрался до Пешеходной и прошёл мимо телефонной будки, стоявшей на повороте. Она была сплошь залеплена объявлениями, словно кто-то сначала намазал её клеем, а потом опрокинул на неё мусорную корзину.

У будки стояло несколько ребят, которые глазели на прохожих и перешептывались друг с другом. Я не обратил на них особого внимания, но черноволосая девчушка в тёмно-зелёной куртке и поношенных «мартенсах» вдруг шагнула вперёд. В руке она держала листок бумаги с грубо нацарапанной на нём цифрой 3.

Она хихикнула:

- Ты получаешь тройку, - сказала она. – Потому что выглядишь, как чучело. Ну и излишки со складов точно прошли мимо тебя.

Черт бы побрал этих крысёнышей, подумал я про себя. Я уставился на неё и попытался обойти, но она снова оказалась у меня на дороге.

- Твоя мамочка знает, как ты одеваешься?

- О, Господи. Дай пройти, - рыкнул я на неё, но она по-прежнему торчала у меня на пути, явно играя на публику.

- А вот костыли тебе идут. Правда, их бы сделать поярче.

- Засунь своё мнение себе в задницу, сучка, и дай пройти.

- Эй, парень, остынь, - ухмыльнулась она.

- Нет, это ты остынь. И вообще, почему бы тебе не убраться на Холл-Молл и не присоединиться к тамошним ушлёпкам? У меня нет времени на ваше дерьмо.

Позади я услышал чей-то голос:

- Не разговаривай так с моей девушкой.

Ч-чёрт, подумал я, мысленно давая себе пинка за глупость. Она меня разводила, а я ей во всю подыгрывал. Я развернулся на костылях и увидел двух направлявшихся ко мне парней. У главного из них, долговязого остроносого типа, в волосах была фиолетовая прядь, а на поясном ремне болталась стальная цепочка от бумажника.

- Какие-то проблемы? – он говорил громко, явно выпендриваясь на моем фоне.

- Ага, - ответила девушка, подавляя смешок. – Я просто хотела ему помочь, а он начал на меня наезжать.

Он уставился на меня:

- Тебе лучше извиниться.

Я покачал головой:

- Просто дайте мне пройти.

Парень сделал шаг и оказался в нескольких дюймах от моего лица:

- Сначала ты извинишься. Она хотела тебе помочь!

- Мне не нужна её помощь.

Он ухмыльнулся:

- Думаю, нужна, педрило. Ну, что ты будешь делать? А? Я назвал тебя педиком. Калечный педик!

Его приятель засмеялся. Я стиснул костыли так, что у меня побелели костяшки пальцев.

Он с силой ударил меня:

- Как тебе это, педик?

Я начал разворачиваться. Он толкнул меня обеими руками, сбивая с ног. Падая, я ударился локтем о землю и стиснул зубы от боли. Затем он пнул меня – скользящий удар по скобам на ноге, так что мне показалось, будто у меня опять все кости поломались. Я завопил, а этот ублюдок засмеялся, снова пиная меня. Я вскрикнул и попытался ударить его, но он легко увернулся и ещё раз пнул меня.

Он явно собирался выбить из меня всё дерьмо. Этот жалкий выродок избивал меня, а я не мог ничего сделать.

Собака появилась из ниоткуда. Вот я вижу над собой рожу этого ублюдка, а в следующее мгновение он уже улепетывает прочь так, что только пятки сверкают, а между ним и мной стоит огромный ротвейлер, лает и скалит зубы. Я не понял, как всё произошло. Меня заботила только боль в боку, который как огнём обжигало на каждом вдохе.

Я не знаю, сколько времени я там пролежал, хватаясь за рёбра. Я слышал, как бегут прочь малолетки, преследуемые псом, и закричал им вслед:

- Давайте шевелитесь, сукины дети!

Я хотел, чтобы они знали: за всё то, что они натворили, их надо как следует проучить, но потом понял, насколько жалко прозвучали мои слова.

Я пролежал там, наверное, целый час, ожидая, пока боль утихнет. Солнце зашло, тротуар стал холодным, но бок болел всё так же сильно.

Не сдаваться

На обратной дороге меня так и тянуло свернуть к Питу. Ладони и локоть саднили после падения, одно из рёбер, похоже, треснуло, а я по-прежнему думал, не нырнуть ли мне с головой в бутылку.

Жизнь у меня шла наперекосяк, в этом я уже не сомневался. Безработный больной алкаш – вот кем я был, и никаких причин верить в лучшее будущее у меня не было. Я ковылял по направлению к дому, в котором снимал квартиру, и меня не покидали мысли о самоубийстве. У меня были обезболивающие таблетки, и с бутылкой⁹ водки их как раз бы хватило. Но когда я начал подниматься по ведущей к моей комнате лестнице, то отказался от этой идеи. Если сдамся, я покажу миру, что и в самом деле заслужил его жалость, но будь я проклят, если позволю такому случиться.

Свет в коридоре был выключен – как и всегда, впрочем. Я наконец вставил ключ в замочную скважину и надавил на дверь плечом, чтобы открыть замок. От этого усилия бок у меня заболел так, словно по нему проехались раскалённой кочергой.

У стены справа от двери стояла раковина. Стараясь не наткнуться на неё, я рукой нащупал шнур от висевшей под потолком лампочки. В её слабом жёлтом свете я разглядел, что физиономия моя украсилась парой царапин. Задыхаясь от боли, я осторожно стянул куртку и задрал майку. Вся правая сторона грудной клетки представляла собой один большой синяк.

- Похоже, тот паренёк всё же что-то повредил тебе. Я боялся, что так и будет.

Казалось, голос шёл сразу со всех сторон. Он был ровным и глубоким, почти как мурлыкание, но воздух в комнате задрожал при его звуках. Меня этот голос пробрал до костей, так, что по коже мурашки побежали. Мне надо было бы до усрачки испугаться, вот только я вместо этого ощутил странное спокойствие.

Я повернулся и увидел его. Он сидел на краешке кровати. Большой Джим, кто же ещё. В глазах его больше не было самодовольного блеска, и сидел он очень прямо, сложив руки на коленях. Лицо его было неподвижным, как у статуи, и я невольно подумал, что выглядит он сильно постаревшим.

- Какого чёрта? – глухо спросил я.

- А как ты догадался? – ухмыльнулся Джим, и глаза его стали золотистыми, как у льва.

Ноги у меня подкосились, но Джим тут же оказался рядом, подхватив меня и усадив на кровать до того, как я рухнул на пол. Усмешка его никуда не делась, а вот взгляд изменился. Теперь в нём была неподдельная теплота и какая-то грусть, подобной которой я раньше не встречал.

Боль затихла, гнев тоже куда-то исчез. Сейчас я чувствовал разве что смутную жалость к нему, сам не понимая, с чего бы это.

- Чего ты хочешь? – выдавил я из себя.

- Помощи, - ответил Джим мягким, пробирающим до печенок голосом.

Иногда вся жизнь человека может круто поменяться из-за нескольких простых слов. В тот момент мне плевать было, кто или что такое Большой Джим на самом деле. Значение имело только то, что он нуждается во мне.

- Но… что я могу сделать?

Джим улыбнулся:

- Не надо недооценивать себя, Эд. У тебя есть то, чего лишено большинство людей. У тебя есть сила духа. Это весьма ценное качество, поверь мне, - он замолчал, обдумывая свои слова. – Мир стал довольно поганым местечком, а?

- Да уж.

- Он не всегда был таким, - сказал Джим со вздохом. – Он был… эх… ладно, сам увидишь. – Он по-отцовски потрепал меня по плечу. – Эд, я вернулся, чтобы изменить этот мир. Земля снова может стать раем, которым была когда-то, но один я тут ничего не сделаю. Мне нужны такие люди, как ты. Люди, которые не сдаются, как бы плохо ни шли дела. Потому что перед тем, как ситуация улучшится, дела могут пойти совсем скверно. Ты понимаешь, о чём я?

У меня кружилась голова. Я подумал, что и в самом деле понимаю его. Мне предлагали совершить действительно стоящий поступок, сделать нечто такое, о чём я даже не мечтал. И почему-то мне казалось, что второго такого шанса у меня не будет.

- Ты демон, - сказал я.

Джим положил руку мне на больной бок. Сквозь ткань майки я ощутил, какая горячая у него кожа. Её тепло проникало в кости, и я почувствовал, как срастается ребро. На всё про всё у него ушло меньше времени, чем мне требуется для одного вдоха.

- Демонами нас стали называть люди после того, как позабыли, почему мы отвернулись от Бога, - произнесло обитавшее в Джиме существо. – Я ангел, Эд. Всегда им был и буду.

Я поверил ему. И сейчас, после всего, что произошло, я по-прежнему верю, что всё, сказанное мне Джимом, было правдой. Он был ангелом.

Чтобы собраться с мыслями, мне понадобилось не так уж много времени. Он нуждался во мне. Кто ещё просил у меня помощи с тех пор, как я стал калекой? Кто ещё обращался со мной так, будто я достоин уважения?

- Ну и где мне расписаться?

 

 

---

¹ — Нигелла Лоусон (Nigella Lawson) – автор популярных книг по кулинарии. [Наверх]

² — Джейми Оливер (James Trevor “Jamie” Oliver) – британский кулинар, телеведущий и ресторатор. [Наверх]

³ — Шесть графств, окружающих Лондон. [Наверх]

⁴ — Вина из испанской провинции Ла-Риоха. [Наверх]

⁵ — Район Брайтона, известный антикварными и ювелирными магазинами. [Наверх]

⁶ — Площадь в центре Брайтона, где расположен крупный торговый центр. [Наверх]

⁷ — Примерно 1м 83 см. 1 фут - 30,48 см. [Наверх]

⁸ — Эмблема Морской пехоты США. [Наверх]

⁹ — Примерно 1 литр. [Наверх]