Глава 4. Истории эпохи

“Пусть в общепринятом представлении гобелен 90-х годов XIX века соткан из смога и благоприличий; но все же под этим настом пышно распускались ядовитые побеги и чудовищные орхидеи, твари, что внешне напоминали потомков рода людского, процветали душегубства, магия, обряды древнее любых вех цивилизации, плодились демоны, чудовища, лабиринты проклятых душ…”

Конрад Ф. Дитрих, “Подводные течения истории в западной культуре”

Хроники по системе «Вампир: Викторианская эпоха» не обязательно должны принимать форму рассказов в викторианском стиле, однако поскольку они уже включают в себя соответствующую атмосферу и персонажей, использование всех прочих приемов жанра лишь обогатит игру. Персонажи могут, а иногда и должны обнаружить, что все те вещи, которых они боялись при жизни, вовсе не являются такой уж выдумкой в посмертии.

Классический готический рассказ как жанр появился еще до эпохи королевы Виктории, и уже к 1830-м годам он уже обзавелся основными стереотипами: мрачные обители развращенных монахинь, зло, затаившееся в самом сердце соборов и церквей, истязаемые герои и душераздирающе наивные героини, стражники, ставшие господами, мрачная атмосфера – и чрезвычайно густые краски, которыми все это описано. В викторианскую эпоху тема мрачной стороны души, едва сдерживаемой законом и нормами цивилизованного общества, дополняется новыми подходами; они гласят, что объяснение возможно найти для чего угодно, и когда-нибудь в будущем наука и рациональное мышление дадут ответ на все.

Роман Стивенсона «Странная история доктора Джекилла и мистера Хайда» содержит одновременно мысли и о злой стороне человеческой натуры, и об очищающем влиянии научной мысли. В нем зло – это дикая, необузданная сила грубой, разнузданной сексуальности и жажды крови, сознательно отделяемая от правильного, законопослушного общества. Высказывается и предположение о том, что наука способна объяснить происходящее, а со временем, возможно, ей будет по силам исправить ситуацию… хотя, разумеется, научные знания должно использовать, не нарушая установленных границ достойного поведения.

Условности жанра готики

В первых, классических произведениях готического жанра сформировались определенные литературные условности, которые позже были перенесены в более поздние, викторианские, формы историй ужасов. Рассказчик может использовать эти приемы, чтобы создать для своей хроники нужный фон и придать ей глубину, а также для заполнения пустот типовыми NPC-персонажами, созданными на скорую руку. Ниже перечислены основные приемы жанра.

Законы природы. Считается, что природные явления происходят вполне определенным образом, и их поведение можно описать, понять, измерить, систематизировать и затем использовать. Они логичным образом согласуются со ограничениями человеческого общества, повинуются воле Бога и человека и обеспечивают самому человеку спокойную и безопасную нишу для существования. Выхолощенные описания законов природы изучаются с помощью подходящих религиозных текстов или в современных эпохе научных дискуссиях об особенностях сельского хозяйства и промышленных процессов. Природа была создана для человека, а не наоборот.

Когда же что-либо происходит не так, в мире как будто разверзаются врата ада. Если персонажи не могут надеяться на должное поведение природы, на что вообще они могут полагаться? Всевозможные рациональные объяснения внезапно становятся безосновательными и ненадежными. Случиться может все что угодно – это-то и страшно. Но ужаснее всего то, что происходящее неправильно.

Каково же место вампира в природе? У каждого, от спиритуалистов из гостиных до настоящих исследователей оккультного и самих вампиров, имеется своя теория о том, что же такое есть вампир. Не имеет значения, верит ли в вампиров сам автор теории, или же он просто считает их плодом воображения, с помощью которого можно выявить страх собеседника перед менструацией или распознать в нем сексуального хищника. Сами теории разнятся – от искаженных интерпретаций религии (вампиры – ангелы Божьего гнева или демоны, посланные покарать грешников) до вполне практических и даже научных измышлений, в которых легенда о сыновьях Адама считается аллегорией кочевых и оседлых племен, а вампиризм – полумифическое объяснение недавно появившихся недугов.

Однако среди всех этих теорий трудно найти хотя бы одну, в которой Сородичи не были бы оскорблением природы, и таким образом не противопоставлялись бы всем без исключения основам викторианского мира. Каково будет персонажу питать крайнее отвращение к собственному телу – но не потому, что его необходимо подпитывать чужой кровью, или совершать убийства, или беречь от прикосновения солнечных лучей, а только лишь от осознания того, что подобное ему существо суть надругательство над самой природой?

Преступления прошлых поколений. Грехи предков персонажа непременно вернутся, чтобы повиснуть над его головой Дамокловым мечом. Дети несут ответственность за преступления отцов и должны покаяться или страдать. Наследие рода тяжким бременем ложится на плечи героя, и он должен прилагать усилия, чтобы быть достойным его чести или стойко сносить позор.

Для вампиров эта тема имеет особое значение. Даже в Шабаше персонажа могут привлечь к ответственности за преступления или личные качества его сира, а уж в Камарилье – и подавно. Никому не удается уйти от кошмаров прошлого: ни Носферату, шепотом передающим друг другу рассказы о Никтуку, ни шабашитам с их страхом перед Патриархами, ни Каитиффам, которые в обществе вампиров считаются кем-то вроде бастардов, ни даже Салюбри, чей предок подвергся диаблери – в общем, ни одному каиниту.

Предзнаменования. В хорошей готической истории, а в особенности в викторианской истории ужасов, тот, у кого глаза открыты, а разум ясен, обязательно заметит предзнаменования ужасов ближайшего будущего. Знаки и предвестия намекают на то, что еще только показалось из-за горизонта, а суеверный герой увидит дурное знамение во всем. Мраморный изваяния предков падают и разлетаются на куски незадолго до краха, настигающего все семейство, грозовые тучи собираются в небе в тот миг, когда персонаж узнает о преступлениях, совершенных любимым человеком, а дедушкины часы останавливаются за мгновение до какого-нибудь страшного происшествия.

Замечать или не замечать дурные предзнаменования, которые подбрасывает окружающий мир, зависит только от самих Сородичей, однако те, кто владеет Прорицанием или Тауматургией, ничуть не удивятся, увидев тени мрачного будущего в событиях настоящего. У Малкавиан, как всегда, будет на то свое особое мнение, зависящее от индивидуальных особенностей их больного рассудка. Те, кто практикует эзотерические искусства, могут посчитать существование самих вампиров дурным знамением, предвестником смерти и хаоса, грозящих миру смертных.

Чистота, доблесть и угроза. Чистая личность – редкая птица, подлинное чудо, безвинный и благонравный эталон красоты и молодости, олицетворение идеала в темной атмосфере викторианства. В готической истории ужасов быть чистым означает воплощать в себе добродетель и честность. Невинные дети никому не чинят зла, целомудренные девицы делают все с наилучшими намерениями, добродетельные юнцы живут и дышат честью и отвагой. Однако чистота – весьма хрупкий цветок, а также извечный источник соблазна для готических злодеев и вызов им. Они стремятся заполучить власть над невинным созданием или превратить его в нечто, легче поддающееся манипулированию. Они предлагают своей жертве богатство, красоту, власть или просто избавление от мук и страха – и все это в обмен на ее непорочность. Если невинное создание соглашается на их посулы и пятнает свою душу или тело, редко осознавая, от чего отказывается, пока дело не сделано – то это уже навсегда. Коготок увяз – всей птичке пропасть, и утраченную чистоту уже не восстановить.

Некоторых вампиров невинность так и манит, только одни стремятся сберечь ее от порчи, а другие желают извратить ее согласно собственным фантазиям. Есть и те, кто считает это качество преднамеренным оскорблением, отпущенным в адрес их собственной внутренней и внешней чудовищной сущности. Непорочность просто несовместима с вампиризмом, и Проклятие Каина даже на лепестках самой чистой розы оставляет кровавые пятна, которые невозможно смыть. В самой же природе вампиров заложена способность уничтожать чистоту везде, где они ее встретят, какими бы светлыми ни были их побуждения, и тем мрачнее и ужаснее будет трагичный итог.

Беспомощность. В некоторых произведениях жанра вся суть ужаса кроется в осознании героем своего бессилия, невозможности что-либо изменить. Ни он, ни героиня не в силах предотвратить события, которые вот-вот произойдут. Семейное проклятие неизбежно обрушится на головы невинных, мрачные шестеренки прогресса сотрут в пыль все чаяния бедных, но достойных, а развращенный аристократ, смеясь, оттолкнет несчастную, опозоренную женщину. Отважные разоблачители тайн, имея за спиной всю мощь и ясность науки, будут вынуждены признать свое поражение, столкнувшись с всепобеждающей силой природы – или с некими противоестественными силами. Эта тема вовсе не нова, и в отдельных произведениях викторианской готики она уже понемногу замещается идеей о том, что научная мысль и воля в конце концов обуздают все сверхъестественное и всему отыщут объяснение. Но пока этого не случилось, герои зачастую оказываются беспомощными перед надвигающейся тьмой, и они знают об этом.

Даже вампиры с их возрастом, силой и Дисциплинами могут оказаться бессильными перед еще более могущественными явлениями. Таковыми могут быть вампиры-старейшины, одолеть которых персонажам будет не под силу – они слишком могущественны или обладают обширными связями. Оборотни приходят из своих темных пустошей, чтобы напасть, маги повелевают непонятными силами, а смертные Инквизиторы идут по следу. Иногда вампир не способен устоять перед противником или уберечь то, что ему дорого. Разумеется, важным элементом такой ситуации является осознание сути угрозы – или, по крайней мере, факта ее существования – а также собственной неспособности справиться с ней при встрече. Оказывается, знание не всегда бывает полезно, если все, что оно может – это предречь гибель в ужасных муках…

Запретный плод. Существуют вещи, о которых человеку знать не должно, места, куда ему заходить не следует, и силы, которыми ему не предназначено владеть. Это не относится к произведениям в стиле Лавкрафта, где мерзкие создания, явившиеся из ниоткуда, сводят людей с ума самим фактом своего существования. Скорее речь идет о справедливой каре, которую небеса обрушивают на посмевших затронуть материи, запретные по самой своей сути. Лишь самые злобные, развращенные и глупые существа продолжают свои попытки после того, как ошибочность их действий становится очевидной. Обратите внимание: в какой-то момент любой персонаж осознает, что играет с силами, которые лучше бы оставить в покое, и еще не поздно ему повернуть назад. Доктор Джекилл мог оттолкнуть Хайда, доктор Моро – отказаться от своего замысла, а Джонатан Харкер – спрыгнуть с экипажа, подвозившего его к замку Дракулы. Если же герой не использовал свой шанс… ему будет даже некому поплакаться, когда неотвратимый рок настигнет его. Позднее произведения жанра слегка расширили границы этого приема: в некоторых сюжетах наука и рациональная мысль предлагают возможные варианты избавления от самых навязчивых кошмаров. Но и при этом есть понятия, которых ни один достойный джентльмен викторианской эпохи не затронет, будь то аспекты социальных отношений, мира материального или мира духовного.

Что касается вампиров, то они и так уже находятся за пределами всего, чего может коснуться достойный джентльмен викторианской эпохи, по причине уже одного того факта, что они – вампиры. Персонаж может ставить свою сущность нежити в вину самому себе. Повстречал ли он своего сира в глупой погоне за оккультными знаниями, или в стремлении доказать свои способности к исследованию, а может, его вело желание отомстить за любимого человека? И вот он охвачен ужасом от осознания того, что свою судьбу он выбрал сам, сунув нос куда не следовало. Если герой желает примириться со своей новой сущностью и при этом сохранить рассудок, тогда лучше бы ему сторониться самых темных аспектов своей натуры. Даже последователи многих Путей Шабаша признают, что некоторых вещей – например, инфернализма – лучше не касаться. Что может случиться, если Цимисх будет искать знаний в глубинах нервной системы человека, а Тремер пожелает заполучить оккультный гримуар, повествующий о чудовищных вещах? Что, если Малкавиан или Тореадор начнут искажать умы смертных, пытаясь достичь некоего запретного идеала, а Вентру или Ласомбра заставят людей совершать неслыханные поступки, пытаясь построить совершенное общество? Готова ли котерия персонажей сорвать запретный плод, и смогут ли они принять последствия своего поступка?

Незавершенные мысли

Многоточия, которыми часто обрываются многие из перечисленных концепций, оставаясь незаконченными, сами по себе являются условностью жанра викторианской готики и важным элементом психологии ужаса. Позади всего, о чем можно (нужно) сказать, находятся вещи, говорить или писать о которых не обязательно, не следует или просто нельзя. Кое-какие знания, полученные готическими персонажами, просто не дают облечь себя в слова либо выразить на бумаге, а для общества, верящего (или хотя бы уповающего) на мощь разума, этот факт ужасает сам по себе.

Религия, надежда и опора. В рамках жанра викторианской готики рациональные, образованные граждане верят в рассудительного, но чрезвычайно пассивного Бога. Достойное дитя цивилизации – это добрый христианин, регулярно посещающий церковь, особенно если эта церковь поддерживает существующий общественный строй. Лишь истеричный или умственно неполноценный тип погружается в религию с головой. Посещать же церковь в какой-либо день, кроме воскресенья, и к тому же публично выказывать свои духовные предпочтения будет лишь чужестранец (такие индивидуумы без конца осеняют себя крестным знамением совершено не по-английски и, без сомнения, являются католиками). Джентльмен, конечно, может быть атеистом или придерживаться иных странных верований – например, язычества или спиритуализма – но тогда ему всюду будет сопутствовать атмосфера неправильности. Те же, кто выпячивает свое вероисповедание или принадлежат к странным – то есть любым неангликанским – конфессиям, в готической повести, как правило, становятся злодеями или как минимум мешают героям достичь их благородных целей. Даже те, кто исповедуют «правильную» веру, не перебарщивая с нею, должны мириться с тем, что церковь – это обитель ритуалов и старомодных запретов, в которой нет места рациональному мышлению. Однако, пусть неразрывно связанная с темной эпохой непросвещенности, она – необходимый фон, одна из опор цивилизованного общества и укрытие для тех, кто ищет спасения.

Пороки, скрывающиеся под блестящим фасадом Церкви, особенно католической церкви, – еще один пример недостатков и неполноценности этого общественного института. Век науки и просвещения должен вывести всех грешников на чистую воду и покарать их. Тот факт, что зло может скрываться среди самых высоких чинов духовенства – развратные епископы, балующиеся колдовством аббатисы, шантажирующие прихожан клирики и монахи-некроманты – все это служит лишь еще одним доказательством потребности общества в викторианском рационализме и правильности.

Разумеется, среди негодяев, занявших уютный уголок в структуре церкви, вполне могут оказаться и каиниты; от них требуется лишь избегать встреч с людьми, источающими Истинную Веру, но их присутствие дополняет сложившийся архетип соответствующего персонажа викторианской готической повести. Другой вариант состоит в том, что герой, получивший Становление, при жизни принадлежал к массе викторианских обывателей и разделял всеобщее мнение о том, что церковь – это место, которое гражданин посещает по воскресеньям, а в остальное время деликатно о нем забывает. В этом случае вероисповедание будет забыто и отброшено прочь вместе с прошлой жизнью. Некоторые вампиры, сохранившие личину смертных, могут даже посещать вечерние службы, если, конечно, сама церковь, где проводятся встречи, не источает Истинную Веру. Например, девушка-Малкавиан могла при жизни быть старательной послушницей в католической обители, мрачная аббатиса которой увлекла своих подопечных с пути истинного в темных уголках монастыря. А новоиспеченный член клана Тремер поразил своего сира ярыми атеистическими убеждениями и рассудительным отрицанием религиозных догм в поисках глубин истины.

Протагонисты и антагонисты

Сюжет готического романа, как и многих других художественных форм, строится на взаимодействии и противостоянии неких сил, отношения которых в финале приходят к развязке. Эти силы, как правило, воплощены в персонажах, главными из которых являются протагонист(ы) и антагонист(ы). Хотя зачастую под термином «протагонист» подразумевают главного героя, рассказчик может посчитать интересным и иной подход: протагонист – это персонаж, стремящийся к чему-либо, а антагонист выступает против этого чего-либо. Антагонист (противник протагониста) обычно представляется каким-нибудь существом, но может являться и некой нечеловеческой силой, и даже аспектом личности самого протагониста – например, его стремлением к злу или саморазрушению. Обычно читатель симпатизирует протагонисту. Отношение же к антагонисту может включать в себя уважение к его достоинствам, сожаление о тех качествах, что он растратил впустую, ненависть за совершенные им злодеяния, но симпатию – редко.

В игровой хронике персонажи игроков, разумеется, являются протагонистами. Антагонистами могут быть другие вампиры, секты вампиров целиком, другие сверхъестественные существа или подавляемые до поры эмоции и желания самих героев. От протагонистов не требуется испытывать какую-либо симпатию по отношению к антагонистам. Если герои питают уважение к способностям противника – хорошо, если они страшатся их могущества – отлично. Но лучше всего будет ужас, овладевающий персонажами от осознания сущности антагониста – неважно, является ли он отдельной личностью или таится внутри персонажа.

Очень легко принять эти условия как данность и упустить суть происходящего. Персонажи игроков – вот настоящие протагонисты хроники, или, крайней мере, должны таковыми являться. Даже если сюжет содержит много информации о персонажах, подаваемой рассказчиком, основной упор следует делать на то, как герои [игроков] воспринимают происходящие события и окружающих их людей. Если повествование позволяет персонажам лишь наблюдать за происходящими событиями и поступками других героев со стороны, значит, игра пошла как-то не так. Если в сюжете придается особое значение реакции персонажей на то, что творится вокруг, пусть эта их реакция будет интересной, и ей следует отвести главное место. Поступки и мысли героев всегда должны иметь значение для хроники.

Жанр готики может обращаться непосредственно к эмоциям и мыслям, таящимся в глубине души персонажей, и позволяет им найти выход наружу. Воплощая эти чувства в реально существующем антагонисте, или делая их принадлежность герою очевидной для окружающих, рассказчик помогает игроку лучше осознать и понять скрытые помыслы. Готическим повестям свойственна атмосфера насилия и ужаса, и сквозь эту призму взгляд на истину формируется скорее с помощью реалистичного страха, чем мистических откровений. Антагонист есть именно то, во что превратится протагонист в конце концов, если только даст волю своим сокровенным желаниям или тайным страстям. Антагонист, никем не замечаемый и внушающий страх, таится во всех персонажах. Неистовые вспышки ярости Бруха, порывы Тореадор к уничтожению прекрасного лишь затем, чтобы никто другой не смог им владеть, Тремер, жаждущий познать тайны демонологии в обмен на частичку собственной души, Вентру, подспудно желающий предать своего господина, стремление Салюбри ощутить боль…

Темная сторона личности в готических сюжетах страшна не столько самой своей сущностью, сколько способностью порабощать персонажа. Неважно, к какой секте принадлежит вампир или кому он собирается быть верным – в какой-то момент ему придется встретиться лицом к лицу со своим извращенным внутренним «я» и либо обуздать его, либо сгинуть, потерпев неудачу. На этой дороге его поджидает именно то, во что он меньше всего желает превратиться.

«Гран-Гиньоль»

Театр «Гран-Гиньоль» был одним из парижских отпрысков театрального движения натурализма, зародившегося в конце 1880-х годов. Постановки жанра прошли путь от коротких пьес в «Театр Либр», описывавших хаос и нищету, окружающие обитателей парижского “дна”, до спектаклей, которые можно описать как «постыдный реализм» – мрачные, бездуховные мистические повествования и нелицеприятные социальные зарисовки современного театру Парижа. Воровство, проституция, алкоголизм, сексуальная зависимость и унижения, ревность, рукоприкладство, кровосмешение, насилие над детьми и месть – все это было частыми темами представлений.

Театр «Гран-Гиньоль» открылся весной 1897 года в доме 20 на рю Шапталь. Само здание изначально, в 1786 году, строилось как монастырь с часовней, но с тех пор успело побывать и кузницей, и кафедрой монахов-доминиканцев, с которой те обличали внебрачные связи, и мастерской художника, и все же сохранило резные деревянные изображения ангелов и общую псевдоготическую архитектуру. Театр получил название в честь Гиньоля, персонажа традиционного уличного кукольного театра «Панч и Джуди»[1]. Однако представления в нем должны были стать «большим кукольным шоу», поскольку были ориентированы на взрослых зрителей, ради удовольствия которых безумное поведение и грубость кукол из детских пьес были преувеличены до крайностей. На сцене короткие комедии и фарсы чередовались с реалистичными и гротескными произведениями жанра ужаса. В обычной программе могли быть сценка-прелюдия с грубым юмором, легкая драма, комедия, затем пьеса ужасов и фарс.

В 1898 «Гран-Гиньоль» под руководством Макса Морея[2] превратился в «чистый театр», место, где ломалось любое социальное табу, подрывалась любая норма хорошего вкуса. Оно создавалось для того, чтобы приманить французскую публику, утолявшую свою жажду крови и увлечение всем нездоровым с помощью поглощения неправдоподобных газетных статей, посещением шоу уродцев, комнат страха и музеев восковых фигур, воспроизводивших сцены известных преступлений. Зрители наблюдали за реалистичными сценами и чудовищными постановками нанесения увечий, изнасилований, пыток и убийств. Новая вечерняя программа включала пару легких комедий или фарсов и две пьесы жанра ужасов – последние были откровенно поражающими воображение, даже тошнотворными. Напряжение заменяло социальную и культурную изысканность.

Многие самые впечатляющие (то есть наиболее отвратительные) эффекты театра «Гран-Гиньоль» были сценическим обманом. Специалисты театра целыми днями сочиняли звуковое и световое сопровождение постановок. Сценическая атмосфера была столь же важна, как сюжет и игра актеров. Самым ценным и прославленным секретом был запатентованный рецепт искусственной крови. Темный, клейкий состав имитировал старые раны, а более светлая, текучая жидкость обозначала свежие повреждения. Стандартная формула «крови» представляла собой смесь глицерина и карминового красителя, которую ежедневно подогревали в котелке; эта субстанция текла подобно крови, но по прошествии нескольких минут сворачивалась, что позволяло имитировать шрамы и затянувшиеся раны. Актеры пользовались кинжалами с выкидными клинками, выпускавшими струю «крови», умирающие жертвы изображали раны на лице и горле, проводя по ним окровавленными пальцами, сценические безумцы жевали мыло и облатки с «кровью». Театр покупал у чучельников глаза животных – не только ради визуального реализма (для сцен ослепления), но и потому, что натуральные глазные яблоки, в отличие от искусственных, упруго отскакивали от сцены.

Пьесы жанра ужасов – короткие, из одного-двух актов – затрагивали какую-то одну тему, возможно, с парой вариаций. Сюжеты часто были плагиатом, а источники варьировались от известных коротких рассказов или новелл (например, «Система доктора Смоля и профессора Перро» Эдгара Аллана По) до газетных заметок о «настоящих преступлениях». Тематику составляли безысходность, детоубийство, безумие, изуродование, таинственные смерти, страдания невинных, суицид, хирургические операции и месть.

Театр «Гран-Гиньоль» представляет собой великолепный фон для сцены или может даже стать основой для целой хроники. Хотя в действительности театр существовал в период сразу после описываемого периода времени, рассказчик может создать для хроники его неизвестных предшественников или «передвинуть» открытие театра на один-два десятка лет. Персонажи даже могут принять участие в его организации или придать ему его историческое содержание. Эстетов может заинтересовать жанр натуралистического театра – они могут режиссировать пьесы или быть завзятыми театралами. Скрытные каиниты могут прятаться в тенях и подвалах театра. Многие вампиры могут посчитать представления отличным полем для охоты или принять постоянных членов труппы в свое стадо. Ну, а что касается постоянно подогреваемого котелка с искусственной кровью…

Постановки «Гран-Гиньоля» можно считать отдельным направлением жанра ужасов. В них натуралистическое изображение мерзких, вызывающих тошноту деталей, цепочка которых оканчивалась трагедией для всех персонажей: за жестокими убийствами невинных жертв следовал столь же печальный конец самих злодеев. Стоит отметить также чередование сцен ужасов с фарсовыми эпизодами, призванное усиливать проявление обеих эмоций у зрителей. Рассказчик также может перескакивать между эпизодами легкого фарса и тошнотворного ужаса. Например, эпизод игры может включать сцену неуклюжей атаки неумелых охотников на вампиров, пытающихся доказать существование бессмертных кровопийц, и расследование деятельности Цимисха и его отряда убийц-потомков, подвергнутых Изменчивости. Колебания маятника настроения добавят веса и юмору, и страху.

Структура: от начала до финала

В любом сюжете истории ужасов прослеживается последовательное нарастание угрозы – кажущейся и реальной. Викторианская готическая повесть обычно начинается с того, что протагонист (протагонисты) попадает в ситуацию, которая с виду кажется обыденной, за исключением единственной небольшой детали; например, ребенок героя рассказывает ему о голосе, зовущем его по ночам, или гувернантка видит в отдалении какой-то странный силуэт. История, затрагивающая некий артефакт, начнется с персонажа или только познакомившихся персонажей, вступивших во владение этим предметом и впервые увидевших результат его действия. Одновременно фоном должно служит свидетельство негативных свойств объекта (например, газетная статья об убийстве или странной смерти), но такое, чтобы его нельзя было напрямую связать с артефактом.

Хроника, касающаяся некоего зловещего места, начинается с прибытия в это место персонажей – либо они приезжают туда в неведении и каким-то образом пробуждают обитающее там зло, либо их посылают туда преднамеренно. Джонатан Харкер, направляясь в замок Дракулы, знал, что едет в необычное место, но все же не мог тогда предположить, какой ужас ждет его в будущем. Сюжет, обращающийся вокруг некоего культа или догмата, может начинаться с мысли персонажа о том, что с той или иной организацией что-то не так, и желания выяснить, что именно не так. Другой вариант – безвредное взаимодействие с членом группы, которое, тем не менее, приоткрывает завесу тайны над ее чудовищной идеологией или каким-нибудь необъяснимым событием.

С развитием сюжета хроники выясняются несколько странных обстоятельств. Каждое из них по отдельности можно списать на естественные причины, однако в совокупности они порождают четкое ощущение крайней неправильности происходящего.

Именно в этот момент впервые становится возможным узнать происхождение объекта, выяснить личности членов тайного сообщества, или же пролить свет на подлинную историю локации и события, имевшие в ней место прежде. Обычно для этого нужно приложить некоторые усилия; местные старожилы могут обронить таинственный намек, книги в библиотеке поместья оказываются (очень удобно) открытыми на нужной странице, или же объявляются свидетели или жертвы происшествий, которые вдруг решили нарушить молчание. Как только герои составят некое представление о том, с чем они столкнулись, они попробуют сделать первую попытку разрешить проблему – и, согласно всем канонам викторианской истории ужасов, потерпят неудачу.

Безуспешная попытка вовсе не обязательно обусловлена каким-нибудь неверным действием персонажей при подготовке или реализации их плана. Обычно причина кроется в том, что героям неизвестна какая-то существенная информация об источнике проблемы или веха истории самой локации, или же они не пожелали сделать определенный крайне важный шаг или чем-нибудь пожертвовать. В этой точке сюжета происходит очередное негативное событие: появление призрака, действия культа, зловещее проявление свойств артефакта. Тем самым усиливается степень опасности и подчеркивается сверхъестественная природа происходящих событий. В результате непосредственная угроза нависает над кем-либо (или чем-либо) весьма важным для персонажей.

В кульминации сюжета герои снова – в последний раз – сталкиваются лицом к лицу с проблемой. В этот момент можно отдать призраку то, что он желает, и попросить удалиться, или же принудить его уйти. Артефакт или предмет можно уничтожить, вернуть прежнему владельцу или отдать тому, кто формально претендует на владение им. Хозяев зловещего места можно убить, провести ритуал очищения или официально заявить о своих правах на локацию, став ее полноправным владельцем. Если в сюжете присутствует некий культ, развязка может заключаться в уничтожении или пленении его лидера, разрушении места сборищ или талисмана, либо прекращении связи культистов со зловещими силами, подпитывавшими их. Наконец, если ситуация пошла под откос, персонажи на этапе развязки могут избавиться от объекта или покинуть зловещее место, поклявшись никогда больше туда не возвращаться.

В завершение сюжетной линии герои должны получить возможность оглянуться и оценить результаты своих действий. При этом сами они уже пребывают в безопасности: в общем убежище, в курительной комнате для джентльменов, элегантном ресторане или даже в тишине и спокойствии кладбища. Персонажи могут перебрать в памяти случившиеся события, найти рациональное обоснование источнику своих бед и сделать вывод о том, что ситуация окончательно разрешилась. В том случае, если дела пошли вкривь и вкось, должно быть очевидно, что проблема все еще существует. К этому времени уцелевшие жертвы происшествий уже выздоровели или явно находятся на пути к выздоровлению. Новый владелец проклятого предмета или зловещей локации наверняка уже познал на своей шкуре их воздействие. Доблесть вознаграждена, а порок наказан. Рассказчик, если пожелает, может в этот момент вкратце намекнуть о возможном дальнейшем преследовании персонажей со стороны злых сил, потенциальной угрозе или возвращении проклятого предмета – но это должно стать единственной фальшивой нотой, нарушающей торжество всеобщей гармонии.

Рассказы об артефактах

Таинственные артефакты иногда являются той осью, вокруг которой выстроен сюжет викторианской истории ужасов. Это могут быть предметы, обладающие собственной силой, или вещи, имеющие сверхъестественных стражей благодаря своей реальной или символической ценности. Кроме того, великое множество предметов не имеют каких-либо эффектов и не связаны со сверхъестественными силами, однако повсеместно считаются приносящими удачу или несчастье, или оказывающими какое-нибудь еще необычное воздействие. Любой из таких объектов может стать интересным мотивом для сюжета, усложнить сюжетную линию или стать отвлекающей деталью для незадачливых Сородичей.

При создании таинственного артефакта для хроники рассказчик может принять во внимание все или только некоторые из перечисленных ниже моментов. Если у предмета имеется как общеизвестная, так и тайная история, то герои смогут исследовать его происхождение и постепенно открывать ужасающую правду о природе объекта. Если за артефактом кто-то охотится, он может стать союзником или врагом героев. В том случае, если над вещью висит проклятие, персонажам придется отыскать способ не подпасть под его зловещие чары.

Основные вопросы при создании артефакта

  • Какова сущность предмета?
  • Каков долгосрочный эффект, оказываемый им на владельца и окружающую среду?
  • Кто его создал, или же какие обстоятельства способствовали его появлению?
  • Что большинству людей известно об объекте?
  • Что о нем знают люди сведущие (ученые, оккультисты)?
  • Кто в настоящее время ищет артефакт, чтобы использовать его особые силы?
  • Кто в настоящее время ищет его, чтобы уничтожить?
  • Возможно ли уничтожить предмет и как это сделать?
  • Какова будет реакция служителей церкви, узнай они об этом артефакте?

Предмет, обладающий подлинной мистической мощью, имеет явную ауру необычности, даже кажется зловещим. Приземленные или наоборот, сосредоточенные на науке субъекты могут назвать такой эффект «полной чушью», но большая часть людей что-то заметит. Благонравные молодые люди и непорочные девы инстинктивно отшатываются от предмета или, по крайней мере, опасаются прикасаться к нему голыми руками: их отталкивает нечто, чему сами они не могут дать внятное определение. Маленькие дети убегают и прячутся в материнских юбках, лепеча что-то об «этой гадкой штуке». Но если рассказчик желает развить в сюжете тему чистоты и беспомощности, то малыши могут спокойно играть со зловещим предметом, со смехом призывая проклятия на свои безвинные головы.

Умудренные опытом служители церкви чувствуют ауру зла, витающую вокруг артефакта, и молятся, прося Бога наставить их; они не позволяют размещать предмет поблизости от церквей или считают своей обязанностью предпринять какие-нибудь действия – возможно, опасные для находящихся рядом Сородичей. Ученым, без сомнения, захочется прибегнуть к современным методам рационального мышления и исследований, например, просветить предмет излучением очищенного радия. Кстати, ученые могут оказаться неплохим подспорьем в обращении с проклятой вещью; возможно, будет трудно убедить их в сомнительной сущности артефакта из-за их склонности к логике, зато они с успехом могут установить происхождение объекта или личности его предыдущих владельцев. Представители власти и закона предпочтут поместить предмет в банковскую ячейку или отнести в полицейский участок до установления имени законного владельца, что, разумеется, глупо. Они не осознают масштаба несчастий, которые навлекают на самих себя, просто касаясь проклятого артефакта, и даже не понимают, что обыкновенные замки и засовы не способны помешать сверхъестественным силам, исходящим от предмета.

Владельцы и последствия обладания

Повествования, разворачивающиеся вокруг артефактов, могут прийти к тому, что большая часть персонажей останется жаждущей и неудовлетворенной. Если предмет остается в игре, то его обладателем в конце концов может стать лишь один герой, а остальные будут возмущены его возросшим могуществом и увеличением игровых возможностей. Котерии могут сосуществовать вместе долгое время, в течение которого негодование может постепенно возрастать и, подобно гнили, подтачивать отношения персонажей изнутри. Все это вовсе необязательно окажет влияние на игру, зато ее могут уничтожить негативные взаимоотношения игроков, что надолго оставит о хронике плохую память. В идеале рассказчику нужно использовать взаимодействие игроков для создания новых сюжетных линий, одновременно следя за тем, чтобы развитие событий не оставляло неудовлетворенным никого из участников игры.

Необычные свойства предмета могут быть полезными или опасными, или даже совмещать оба эти качества, как это обычно бывает в викторианской повести ужасов; в любом случае персонажи, вероятнее всего, не сойдутся во мнениях о том, как поступить с артефактом, насколько он важен и кто в первую очередь повинен в наступившем хаосе. Все эти аспекты обещают увлекательную игру, особенно последний из них – он характерен для большинства хроник по системе «Вампир».

Давние споры могут вспыхнуть с новой силой и усугубиться из-за разногласия героев по недавним проблемам. Это, в свою очередь, приводит к необходимости залечить старые раны, долго не знавшие исцеления. Когда персонажи, наконец, вынужденно сталкиваются лбами над вопросами, давно ждавшими разрешения, результат иной раз может быть и положительным. Два самых заносчивых героя котерии могут, наконец, прийти к согласию в тянущемся не один год споре, а последователи различных Путей просветления окончательно решат вопрос лидерства в стае. Укрепляется старая дружба, признаются ранее игнорируемые узы, если группе персонажей придется поработать вместе, чтобы спасти кого-то из них от порчи или уничтожения: «Мне потребовалось две сотни лет, уважаемый ди Астоло, чтобы признать наконец, что вы, вероятно, были все же не так уж неправы». Персонажи могут демонстрировать достоинства, о существовании которых они ранее и не подозревали, и выказывать удивительную самоотдачу – или крайний эгоизм – сталкиваясь с соблазном обрести власть или с угрозой, исходящей от старого союзника.

Итак, если предмет представляет собой очевидный источник опасности, то от него необходимо избавиться. Котерия должна в конце концов осознать, что слабость одного из ее членов в итоге обернется угрозой для всех. Вампиры, принадлежащие к Камарилье, могут быть обязанными друг другу и счесть эти долги уплаченными, общими усилиями избавив друзей от таинственного проклятого предмета, чей эффект нарушает Маскарад. Одна лишь Человечность может вынудить их защищать смертных от артефактов, ставших причиной эпидемии или массового убийства. Члены стай Шабаша связаны друг с другом обрядами Братания и уже поэтому помогают друг другу. Кроме того, шабашитам стоит помнить о том, что миссия Меча Каина – полное и окончательное освобождение рода каинитов, и ни один из них не может быть по-настоящему свободен, если находится под властью какого-нибудь проклятого предмета.

Если артефакт, по-видимому, придает своему обладателю существенные преимущества – или эти его свойства перевешивают свою цену, например, необходимость регулярных убийств или постоянное присутствие рядом демона, то, возможно, остальным членам котерии придется научиться сосуществовать с этим предметом. В этом случае от игроков потребуется принять тот факт, что кто-то из них владеет артефактом, дающим ему значительное преимущество по сравнению с остальными.

Вероятно, рассказчику придется вмешиваться и разрешать ситуацию извне, если разлад между игроками станет разрастаться, иначе разногласия персонажей начнут разрывать котерию, да и всю хронику на части. Возможно, стоит побеседовать с каждым из игроков отдельно и определить, произрастает ли их раздражение от скромных возможностей их собственных персонажей или от появившегося у них ощущения, что игрок – владелец артефакта злоупотребляет своим могуществом или злорадствует от собственного превосходства. В первом случае рассказчик может поправить дело, позволив игрокам проявить сильные стороны своих персонажей или продвинуться в избранных ими сферах умений. Во втором случае требуется разговор с игроком – обладателем артефакта. Он (она) может и не осознавать, насколько раздражает своих товарищей по игре; ему (ей) придется либо умерить использование предмета, либо познать негативные аспекты его воздействия (а они, эти аспекты, существуют всегда).

Если все эти способы разрешения конфликта не помогут, рассказчику, вероятно, придется удалить предмет из хроники. Эта операция по возможности должна быть привязана к сюжету текущей хроники так, чтобы и появление, и исчезновение артефакта казались логичными элементами повествования. Особенно стоит подчеркнуть тот факт, что обладателю артефакта суждено было владеть им лишь короткий период времени. Это можно сделать с помощью игрового персонажа-НПС (старейшины, вора или даже глупого охотника на ведьм), который украдет или отберет артефакт и затем столкнется с его ужасающим воздействием. Игрок, чей герой владел предметом, может испытать удовлетворение, взамен получив возможность придать развитию персонажа иное направление: исполнить свои обязательства перед кем-нибудь, обрести новых союзников или новые знания, обустроить новое убежище или изучить новое умение.

Другой вариант развития событий состоит в том, что остальные персонажи сами могут помышлять о том, чтобы забрать артефакт у владельца, естественно, без его согласия. В подобной ситуации наверняка разразится конфликт между самими игроками, поскольку хозяин предмета, без сомнения, будет против ослабления своего героя. В этом случае рассказчику придется акцентировать конфликт и взаимный отыгрыш персонажей, одновременно помогая игрокам совместно создать хронику, которая принесет удовольствие всем.

Любой артефакт в игре должен доставаться персонажу весьма дорогой ценой, и зачастую его полезность не окупает затраченных усилий (что всецело соответствует жанру викторианской истории ужасов). Из этой ситуации рассказчик должен выжать максимум драматизма – это подарит некоторое утешение тем персонажам, кто упустил свой шанс завладеть могущественным предметом. Став центральной фигурой сюжета, игрок сможет насладиться своей ролью главного героя (или антигероя), в свете софитов переживающего моменты искушения, могущества и потерь. Рассказчику следует попытаться уговорить игроков взглянуть на игру по-взрослому (даже если они отыгрывают детей или подростков) и вместе создать хронику, в которой каждому выпадет шанс выйти на первый план.

Примеры артефактов

Кровавые игральные кости

… Посетив на своем пути Париж, в одной из крохотных лавчонок на левом берегу Сены я приобрел занятную вещицу, которая, верно, может превратиться в очередную занимательную сказку для моих племянников, хотя, боюсь, стоит поостеречься рассказывать ее при их сестре. Но буду краток: это пара игральных костей, на первый взгляд изготовленных из обычной слоновой кости и черного дерева, однако пристальное исследование (как уверял меня торговец) покажет, что они, оказывается, выточены из кости человека!

Мне стоит попросить у тебя, дорогой брат мой, прощения за столь удручающий рассказ. Торговец, старикашка с согбенной под грузом лет спиной и совершенно седыми волосами, в беспорядке обрамляющими его костлявое лицо, поведал мне историю этих костей шепотом, будто боялся, что нас могут подслушать. Два этих кубика, если верить его словам, сделаны из костей одного из самых свирепых убийц Германии, жестокого и злобного субъекта, на совести которого гибель более сотни людей. Его, разумеется, повесили, но много раньше он успел прижить сына, развращенного азартом дегенерата, питавшего весьма малую привязанность к папаше. Доведенный своей страстью до крайней нищеты, этот молодой человек как-то ночью пришел на могилу отца, и, разрыв ее, вырезал несколько костей из его хребта. Из них после прессования и полировки были созданы два кубика, которые и покоятся теперь в выложенной бархатом коробочке подле моей руки.

Разумеется, непочтительный отпрыск не мог извлечь большой выгоды с помощью столь мерзким образом добытых костей. По словам торговца, после особенно удачного тура игры в Монте-Карло этот субъект бросился в море со скалы. Неясно, почему он поступил так, хотя позже пошел слушок о том, что молодой человек опасался обвинений в серии произошедших в окрестностях убийств; стоит, однако ж, признать, что с его гибелью душегубства прекратились. Я порицаю эти суеверные континентальные побасенки, но верю: история, должным образом очищенная от нагара жестоких подробностей, развлечет моих племянников! Я вложу кости в пакет с письмом и отправлю его с ближайшей почтовой станции с надеждой, что он дойдет до тебя в целости…

Нет ничего удивительного в том, что игральные кости прокляты. Поначалу они приносят своему владельцу неслыханную удачу в азартной игре: каким бы скромным ни был шанс, бросок окажется выигрышным. Одновременно одна из точек на кубиках наливается красным цветом, напоминающим засохшую кровь – практически неотличимым от черного цвета прочих точек. Как только все 42 точки (21 на каждом кубике) окрасятся красным, кости перестанут приносить победу.

Разумеется, игрок сможет в этот момент остановиться и взять другие кости. Игра другим комплектом костей будет для него самой обычной. Однако многие, в чьи руки попадут такие кости, предпочтут продлить полосу удачной игры. И ответ на их невысказанный вопрос найдется, он придет игроку в слабо запоминающемся сне, окутанном алой дымкой, способной пробудить голод в любом каините. Все, что потребуется от игрока – перерезать чье-нибудь горло и окунуть кости в еще горячую кровь. После этого кубики вновь начнут приносить удачу. Точки на них вновь станут черными, и все вернется на круги своя.

Чья-то жизнь в обмен на пару игральных костей, которые никогда не подведут своего хозяина в игре – великолепная сделка для отчаянного игрока. Конечно, лишь до тех пор, пока точки на кубиках вновь не окрасятся красным, и их владелец не начнет вновь проигрывать… Когда же до этого дойдет, так ли страшно окажется обагрить руки кровью во второй раз?

Заразное перо

Дорогой кузен Эндрю,

Мама говорит, что я должна написать тебе и поблагодарить за ту милую куклу, которую ты прислал мне в подарок. Надеюсь, что у тебя все в порядке и ты хорошо учишься. Мой старший брат Питер читает письмо из-за моего плеча, хотя нянюшка и толкует ему, что так делать невежливо, а он отвечает, что старшим братьям так делать можно, и еще говорит, что никому никогда не нравится учиться в школе и мне не понравится тоже. Я не хочу его обижать, потому что он все еще расстроен из-за своего друга Мэтью.

Я пишу письмо пером, которое Питер дал мне, потому что я не обижаюсь на его грубые слова. Кажется, это перо Питера, но я думаю, он получил его от старого мистера Базенби, который жил в соседней деревне. Мистер Базенби умер от чего-то такого, о чем нянюшка мне не говорит, но его похоронили в стороне от церковного погоста. Питер навещал мистера Базенби и читал ему, потому что у самого мистера Базенби было плохое зрение, и он не выходил на улицу на яркое солнце. Я думаю, что этим пером мистер Базенби писал письма всем своим друзьям. Это настоящее самопишущее перо, какое бывает у взрослых, и Питер разрешил мне писать им, если я буду аккуратной и не пролью чернила.

Питер в последнее время был расстроен, потому что его друг Мэтью, которому он так часто писал письма, недавно умер от холеры. Это плохо, потому что наша маменька тоже заболела этим. Но маменька уже поправляется, и доктор сказал папеньке, когда думал, что мы не слышим, что случилось настоящее чудо. Я не знаю, чему они так удивились, ведь они всегда говорят нам, что чудеса случаются, если мы молимся, а Питер молился все время, когда не писал письма Мэтью.

Питер сейчас болеет корью, и я тоже. Это очень плохо, потому что нас не отпускают в деревню поиграть с другими детьми, а Питер даже не поехал в школу в начале семестра. Питер даже доволен, зато папенька очень зол. Это письмо нужно будет просушить в горячей печи перед тем, как отправить тебе. Напиши мне, как у тебя дела, потому что у нас очень скучно.

Перо-авторучка, о котором идет речь, выглядит совершенно обыкновенным, оно хорошего качества, со стальным наконечником, корпусом черного дерева и золотым навершием. В большинстве случаев оно работает абсолютно нормально. Если его нынешний владелец пишет им письмо кому-то, кого он любит или к кому сильно привязан (члены семьи или ближайший друг) и в нем описывает болезнь своего знакомого, этот человек чудесным образом выздоравливает. Одновременно та же болезнь настигнет адресата, как только он получит послание, причем с той же степенью тяжести. Это качество не зависит, однако, от того, насколько хорошо письмо было продезинфицировано или прогрето, поскольку связь метафизическая, а не осязаемая. Болезнь не обязательно окажется смертельной, простуда или корь передаются пером с той же легкостью, как и холера, дифтерия, чахотка или бубонная чума. Если адресат письма слабее, чем только что исцелившийся «донор», он вполне может и умереть. И наоборот, когда получатель письма значительно сильнее, или ему доступны услуги отличных медиков, выжить могут оба. Заболев, адресат письма сам становится разносчиком заразы так, как если бы он подхватил ее обычным способом.

Перо изначально принадлежало мистеру Базенби, пожилому джентльмену, отставному армейскому врачу. Единственным развлечением мистера Базенби было написание писем своим друзьям по всей Британии, в которых он жаловался на уходящее здоровье. Со временем его стала переполнять горечь оттого, что его все сильнее одолевали болезни, в то время как его друзья все еще были здоровы, и он не раз ловил себя на мысли о том, как хорошо было бы разослать им все свои недуги так же легко, как письма. В приступе ярости он как-то ночью принял чрезмерную дозу лауданума и все тем же пером написал свою предсмертную записку.

От пера легко избавиться, если только его владелец поймет, что именно оно стало причиной возникших в хронике проблем. Его можно сломать или сжечь без каких-либо негативных последствий для хозяина. Но если персонаж осознает свойства артефакта, он может и засомневаться, стоит ли уничтожать такой очевидно и чрезвычайно полезный артефакт…

Конец всему

После того, как объект на протяжении довольно долгого времени демонстрировал свои магические свойства, перед героями викторианской истории ужасов обычно встает вопрос – как от него избавиться? Несмотря на баснословную ценность Лунного камня в одноименной книге Уилки Коллинза, большинство персонажей книги скорее согласились бы иметь такую же сумму на банковском счету, чем обладать самим самоцветом. Не прошло и суток после пропажи Зеленого Ока Желтого Бога[3], а по его следу уже шли беспощадные убийцы. А в рассказе М.Р. Джеймса[4] «Предостережение любопытным» человек, сумевший найти последнюю из трех волшебных корон, оберегавших Англию от вторжений, отчаянно пытался вернуть ее на место, поскольку знал, что за ним охотится мертвый страж артефакта. Причины, по которым персонажу захочется избавиться от магического или проклятого предмета, могут быть самыми разными – от эффектов его свойств, среди которых может быть и желание совершить убийство, и несчастья, падающие на головы дорогих герою людей, и смертельные болезни, – до желания освободиться от охотников за артефактом, которых на пути к завладению им не остановит даже смерть.

Чтобы избавиться от артефакта, зачастую приходится чем-то жертвовать. Это «что-то» также может разниться, от элементарного сопротивления соблазнам, которыми манит проклятый предмет (богатство, власть или плотские удовольствия), до буквального отделения части тела, вступления под сень церкви, совершения процедуры экзорцизма, уничтожения артефакта или еще чего-нибудь похуже. Чем могущественнее предмет, тем существеннее необходимая жертва, и тем серьезнее опасность, которой персонажи подвергнутся в процессе действа.

Например, вампир-аристократ жаждет избавиться от странного африканского боевого барабана, который его странствующий приятель привез ему с Черного континента, и единственный способ сделать это – вернуть инструмент члену племени, которому он когда-то принадлежал. Вряд ли кого-то из аборигенов можно отыскать в Лондоне. Значит, потребуется дальнее путешествие. Или же, возможно, в городе все же есть члены племени, но прибыли они исключительно затем, чтобы найти и покарать нарушителя табу, и понадобятся длительные уговоры, чтобы они согласились просто принять барабан обратно, разумеется, с извинениями. А вот перед вами колдун-тауматург, заполучивший проклятую книгу с бесценными сведениями, которая поглощает его эмоции с каждым прочитанным (или расшифрованным) словом, принижая его до амбициозного автоматона без капли Человечности, семимильными шагами приближающегося к собственному Зверю. Стоит герою сжечь книгу – и его ждет свобода, но сможет ли он пересилить себя и лишиться столь ценного источника знаний? Если же его собратья по котерии решат «помочь» и уничтожат книгу без ведома хозяина, колдун, конечно, излечится от зависимости, но сумеет ли он когда-нибудь простить друзей?

Можно придумать и более мрачную ситуацию. Некий вампир, ценитель искусства, оказывается обременен портретом, с помощью которого можно вызвать демона, исполняющего любые желания, какими бы темными, кровожадными и жестокими они ни были. Одно дело, если недруг владельца картины упадет с лестницы и сломает руку, но что, если произойдет нечто более тревожное, да еще грозящее серьезным нарушением Маскарада? Например, вставших на пути героя смертных, находят в темном проулке растерзанными в кровавые клочья, или же демон улавливает мимолетный гнев хозяина портрета и набрасывается на его друзей… Как избавиться от столь мощного и злобного артефакта? Можно, конечно, подвергнуться полноценной процедуре экзорцизма, но при этом персонаж наверняка сполна ощутит воздействие Истинной Веры. Если сжечь картину, пламя способно перекинуться на самого героя. Продать или подарить портрет может оказаться недостаточным, чтобы разорвать связь между вампиром и демоном. Возможно, подходящим решением будет выкрасить поверхность картины собственной кровью, встретиться с демоном и убить его, или отдать портрет другу, который примет дар, полностью осознавая все его особенности. В любом случае, необходимо чем-то пожертвовать.

В викторианской истории ужасов очень редки случаи, когда для разрыва связи между артефактом и его хозяином требуется некое злое деяние – это просто не свойственно жанру. Может статься, что предмет необходимо вернуть извергу, создавшему его, но герой сможет найти способ призвать демона и победить его, скорее опираясь на знания, рациональную мысль и свойственную его сердцу доброту, чем стоя на горе тел убитых младенцев. Сородичи, пытающиеся освободиться с помощью злых деяний или бездушно жертвуя другими персонажами, могут разорвать связь с артефактом, но уж точно заплатят за этот успех немалую цену. Возможно, темные силы, ответственные за сотворение артефакта, приметят поступок персонажа и попытаются манипулировать им или заманить его в ловушку. Может быть, черствость будет стоить герою Человечности или привлечет внимание власть имущих. Запах крови или миазмы зла могут привлечь других сверхъестественных существ. Цену придется заплатить сполна – но позже.

Но допустим, что предмета больше нет – навсегда ли? Если артефакт сломать или сжечь, его наверняка уже невозможно будет восстановить; если же его передали кому-то еще, заперли в сундуке, который позже закопали, или швырнули в глубины океана – значит, предмет исчез лишь на время. Игроки при этом должны испытывать обманчивое чувство выполненного долга, зато рассказчик будет иметь законное право вернуть артефакт в игру в некоем отдаленном моменте времени. На некоторое время герои могут быть уверены в том, что негативные эффекты предмета прекратились, а сами они чисты настолько, насколько это верно для Сородича. Проклятие снято, все плохое в прошлом, а от артефакта удалось избавиться, причем надолго. «Надолго» означает до тех пор, пока море не обмелеет, род нового обладателя не прервется, а запретная банковская ячейка остается запертой… Некоторое количество сомнений лишь добавит пикантности истории ужасов.

Учитывая, что хроники могут охватывать целые века, «новое» возникновение артефакта на сцене может действительно произойти значительно позднее – возможно, через сотни лет, когда первый сюжет будет уже давно позабыт персонажами и превратится в пыльную страницу дневника. Игроки (а то и их персонажи) получат удовольствие хлопнуть себя по лбу, осознав, что прошлое вновь преследует их. Им может понравиться пересказывание событий своего прошлого и связанных с ними травм «современным» персонажам рассказчика, или расследование путей, которыми артефакт вернулся оттуда, где был погребен. Рассказчику же потребуется серьезная причина, чтобы вновь вытащить предмет на поверхность; это могут быть происки врагов персонажей, связь предмета с хозяином, восстановившаяся через три столетия, или действия какого-нибудь склонного к манипулированию другими старейшины, который желает посмотреть, как персонажи будут выходить из положения.

Как бы то ни было, третьего явления артефакта быть не должно. Двух раз вполне достаточно, а во второй раз герои наверняка предпримут самые суровые меры, чтобы снова избавиться от предмета.

Рассказы о призраках

Призраки бродят по мрачным коридорам викторианских историй ужасов. Иногда определить, что перед вами привидение, легко: череповидное лицо, забитый пылью рот, полупрозрачное тело или глаза, горящие вечной горечью и ненавистью. В других случаях распознать духа сможет лишь знающий или просто наблюдательный свидетель его появления – силуэт, быстро свернувший за угол в дальнем конце коридора, тень на самом верху лестничного пролета или голос из ниоткуда, напевающий что-то в соседней спальне. Временами призрак выглядит как совершенно нормальный, живой человек, беседующий с протагонистом перед финальным, ужасающим осознанием происходящего, за которым наступит кульминация сюжета.

Замечание для любопытных

Эта глава – не применение линейки «Призрак» к системе «Вампир: Викторианская эпоха», а лишь обсуждение образа привидений в жанре викторианской истории ужасов. Рассказчику следует отойти от концепции призраков из Мира Тьмы и гнаться за впечатлениями, а не за игромеханикой. Гильдии, Арканои и Спектры линейки «Призрак» вряд ли удачно сочетаются с темами и стилем викторианской истории ужасов. Хотя рассказчик, разумеется, свободен в своем выборе, эта глава излагает игровые концепции и сюжетные темы, взятые из художественных произведений описываемого периода, и совсем необязательно соотносятся с Подземным миром, Саваном и тому подобными понятиями.

Викторианские призраки обычно являются в одной из двух форм: в них можно узнать человека или то, что от него осталось (в том числе после смерти), или же они вовсе не имеют человеческих черт. Призраков, имеющих явное сходство с людьми, можно при некоторых обстоятельствах (слабое освещение, временное отсутствие сверхъестественных проявлений или страстное желание самого призрака пообщаться с живыми) даже принять по ошибке за живого человека. Лишь после свидетели замечают отсутствие следов на снегу или в пыльном коридоре, запертый замок в двери, сквозь которую неизбежно должен был пройти посетитель, или внезапно смолкшее пение птиц.

Подобный призрак обычно сохраняет большую часть своих прижизненных качеств и возникает лишь ради того, чтобы решить некие проблемы, произрастающие из его прошлой жизни: защитить нежно любимого члена семьи, потребовать возмездия за некое ужасающее преступление, или убедиться в том, что его завещание будет найдено, и потомки покойного получат справедливо причитающееся им наследство. Если в призраков превращаются маленькие дети, они могут даже не осознать, что умерли, и продолжат спокойно играть в саду или любимой комнате. В таком случае Сородичи, ценящие свою Человечность, должны позвать местного старика-священника, который проведет мирный обряд изгнания, или устроить их встречу с родителями, бабушками или няньками, которые слезно простятся с малышами и наконец отпустят их на волю.

Есть, однако, призраки, которые когда-то и были людьми, но сейчас явно демонстрируют следы смерти, превращающие их телесные оболочки в подобие трупов. Их глаза тусклы, а на поверку оказываются пустыми глазницами, затянутыми паутиной. Под их одеждой копошатся пауки, падая на грязные полы там, где прошел призрак. Кожа обтягивает их тощие лица, а руки холодны и костлявы. Они оставляют на обивке стульев подозрительные пятна, а за их спиной вздымаются облачка пыли. Иногда их плоть в достаточной мере крепка, чтобы они могли напасть на кого-нибудь, оставляя на горле жертвы следы костлявых пальцев. Другой раз они просто способны напугать, хотя само появление такого чучела способно вызвать сердечный приступ у боязливого человека или преступника.

Такие явно мертвые создания поднимаются из своих могил по весьма весомым причинам, подоплекой которых обычно служат страх, боль, утрата или смерть. Возможно, некий воришка вычислил местонахождение чьего-то годами собираемого богатства по подсказкам, оставленным хозяином, а заодно выпустил демона, приставленного охранять клад. И вот теперь владелец желает взглянуть на то, что вышло из его затеи. Может быть, дядюшка хладнокровно преследует племянника, желая завладеть фамильным поместьем. Тогда потенциальному наследнику лучше не заходить в укромные уголки имения по ночам, и уж точно не делать этого одному: его может ждать нечто неожиданное.

Пробудить призрака можно также, создав ситуацию или пробудив чувства, испытанные им в прошлой жизни. Если последнее, что сделала в своей жизни женщина, – выбросилась из окна, перед тем вытолкнув в тот же проем своего тирана-мужа, – похожие обстоятельства могут ненадолго вернуть ее дух в этот мир. В случае же, если одним из действующих лиц является мужчина-грубиян, призрачная дама может и повторить свой поступок («Я почувствовал нечто, навалившееся на меня со страшной силой, – объяснял Вентру, – эта сила буквально проталкивала меня в окно, и лишь милостью Каина я не упал на острые навершия ограды внизу»). Призрак старика, вспомнив о собственных внуках, может явиться детям, которым грозит опасность, и провести их невредимыми через лес. А дух древнего ученого может таиться в глубине подвала, где когда-то располагалась его лаборатория, и заставлять тех, кто зайдет в помещение, повторять его опыты над разбитыми бутылями и пустыми чашами. Позже его жертв находят лежащими в одном и том же месте посреди подвала; их пальцы выпачканы серой и ртутью, а на лицах застыло выражение крайнего ужаса.

Бестелесные призраки когда-то, возможно, и были людьми, но теперь они – не более, чем тень себя самих. То, что осталось – это лишь сгусток эмоций, обозначающий свое присутствие соответствующим антуражем или обладающий «телом» из паутины, пыли и клочьев ткани. Такое создание может пробовать повторять проступки, совершенные им при жизни, в отчаянной слепой попытке отыскать смысл, или же, охваченное жаждой мести, преследовать своих убийц, воров, похитивших его собственность, или просто нарушителей спокойствия мест, где когда-то стоял его дом. Действия такого создания, однако, совершенно бездумны, их основа в лучшем случае – животный голод или чувство направления; в самом худшем варианте его ведет некая слепая, извращенная логика, которая способна ввергнуть тайного наблюдателя в панический страх. В подобном существе не осталось ничего от человека, оно будет преследовать свою жертву – какой бы невинной та ни была - за малейший проступок, не слушая отчаянной мольбы. К примеру, жертва начертила карту лабиринта, и дух его создателя получил шанс выследить ее через этот рисунок. Или же кто-то из персонажей стал случайным (и, конечно, нежеланным) свидетелем мерзкого ритуала некоего тайного сообщества, и теперь призрак давно умершего основателя культа жаждет в отместку забрать его жизнь. А может быть, женщина сошла с поезда не на своей станции и ответила на зовущий ее голос – и обрела последователя, от которого так просто не отвяжешься.

Может статься, что призрак принимает форму омерзительного создания, которому нет места в привычных рамках законов природы; его называют «призраком» за неимением более подходящего термина, но на самом деле оно весьма далеко от человека и еще дальше – от понятия «нормальный». К подобным созданиям можно отнести тени нечеловеческих существ, например, оборотней, кровожадных звероподобных тварей, блуждающие по древним лесам, движимые, как и при жизни, лишь жаждой охоты. Их компанию можно разбавить полуоформившимися призрачными существами – созданиями одержимых художников и крохотными голодными сумеречными духами, прячущимися у краев языческих капищ.

Сам факт присутствия призрака говорит о том, что в самой основе мира что-то не так, в нем появилось нечто настолько противное природе, как, например, сами вампиры. Однако в викторианских историях ужасов призраки не нападают на живых и не вмешиваются в их дела без некоего действия, запрещенного или спровоцировавшего духа. Оно, это действие, может быть совершено без всякого умысла (да так наверняка и случится); нечто незамысловатое – вампир, гуляя по старой церкви, воскликнул, что хотел бы познакомиться с предыдущим хозяином поместья (который, к слову, был весьма злобным субъектом и вдобавок владел темной магией). Его желание может исполниться, и тогда да помогут ему небеса. Можно украсть предмет, принадлежавший призраку, или вторгнуться в его святая святых, или просто окликнуть тень, мелькнувшую вдалеке возле стены церковного двора. Эти поступки, возможно, непреднамеренные, но персонаж редко когда пребывает в совершенном неведении. Сосуд, который персонаж взял в руки, на ощупь кажется каким-то липким; в комнате, куда он вошел, холодно как в могиле и к тому же ощутимо попахивает плесенью, а фигура церковного сторожа донельзя напоминает скелет в саване. Почти всегда найдется нечто, служащее предостережением – но, поскольку повесть все-таки относится к жанру ужасов, предупреждение будет проигнорировано, и вспомнят о нем, когда окажется уже слишком поздно.

Изыди!

Итак, герои установили, что имеют дело с призраком, – но что делать дальше? Им придется найти некое обоснование для того, чтобы вмешаться в дела духа, если конечно, они не ищут способа пощекотать себе нервы, не отличаются крайней беспечностью или не страдают безумием. Эта причина, а также сама необходимость изгнать привидение, и определят степень стремления героев избавиться от назойливого духа.

Ситуация может и не иметь выхода. Иногда события, вызвавшие появление призрака, накрепко слились с камнями здания или с самой землей, и изгнать духа практически невозможно. В таких случаях привидения представляют собой нечеловеческие или слабо похожие на людей сущности, которых удерживает в этом мире лишь слепая жажда мести, убийства или сохранения чего-либо в целости. Они давно уже лишились всяких человеческих эмоций и мыслей, и общение с ними невозможно. Единственным эффективным разрешением такой проблемы может быть полное уничтожение локации: подрыв дома или перекапывание долины, где произошло убийство, с тем чтобы после возвести на этом месте церковь. Столь масштабные изменения ландшафта или строения могут оказаться непосильной задачей, если у того и другого есть хозяин (например, это королевский замок), или объекты просто слишком велики, чтобы их можно было изменить. Тогда Сородичам остается лишь взять ситуацию на заметку и попробовать разрешить ее, надеясь, что через несколько сотен лет злоба призрака сойдет на нет. Как вода истачивает камень, так и время способно истощить эмоции, привязывающие духа к определенному месту.

Территории с привидениями

Внимание сверхъестественных сил может привлекать целый город или местность, причем это будут не какие-нибудь четко оформившиеся призраки, а просто мрачное наследие прошлого или отголоски странных событий. Так называемый «волшебный народец» может оставлять за собой жуткий след: хотя сами они не имеют души и среди них не может быть привидений, после их прогулки в лесу остается отпечаток неестественности. Никаких телесных призраков в таком лесу, конечно, не появится, но между древними стоячими камнями в дорожке лунного света будут появляться странные белесые силуэты, или крохотные создания, которых издали можно принять за детей, начнут оттачивать на припозднившихся путниках свое искусство обращения с кремневыми ножами.

Бывают также и призраки – порождения искусства. Безумные творцы – художники, скульпторы, поэты – населяют мир вокруг себя чудовищными, невозможными плодами своего богатого воображения, которые все же умудряются существовать и даже процветать в обычном мире. Эти выдуманные создания призрачны, видимы лишь тем, кто чувствителен к миру духовному, или тем, кого художественное воображение или безумие делают уязвимыми. Они (призраки) уводят свою жертву в мистическую реальность символов и снов. Испорченные и развращенные субъекты, или же любители абсента и опиума, особенно подвержены таким искушениям.

Попадая в одержимое духами место, жертвы, если предпочтут погрузиться глубже в хаотичные, лишенные логики грезы призраков (а им придется сделать этот выбор), обнаружат, что их не просто ждут здесь, а всегда ждали. Чем глубже они уходят в мечты, тем естественнее кажется им все вокруг: крыши домов всегда имели вычурную, кривую форму, а по улицам неспешно движутся процессии фигур в плащах с надвинутыми капюшонами; на рассвете они ожидают пришествия Короля, Правящего во Крови[5].Те, кто исследует Книгу Нод, узна́ют в подступающем тумане образы этого текста, а другие персонажи увидят во плоти отклики собственного опыта постижения Путей.

Они видят сбывшиеся пророчества, собственные прегрешения и доблести, заново совершающиеся на улицах сумрачных городов. Поначалу герои будут блуждать в настоящем мире, но с течением времени – одной ночи, месяца, года – они постепенно будут перемещаться все глубже в столь же одержимый город с выдуманными улицами и невозможными закоулками. В какой-то момент перед ними возникнет необходимость выбора между призрачным безумием и логичной истиной реальностью. Те, кто предпочтет порядок и логику, смогут освободиться от плена иллюзий и тенет мрачного безумного искусства. Прочие же сгинут навсегда.

В большинстве хроник персонажам удается найти способ упокоить призрака. В произведениях жанра викторианской истории ужасов такой способ обычно заключается в обнаружении источника несчастий призрака и решении проблемы, или же в насильственном изгнании духа.

Вампирам может потребоваться вся их Человечность, чтобы вникнуть в проблему, которая мучает призрака, внутренне откликнуться на нее и найти выход. Каинит из Шабаша, далеко ушедший по своему Пути просветления, возможно, испытает трудности с пониманием эмоций, ставших основной причиной появления духа, или с проявлением искреннего сочувствия (если это потребуется). В любом случае, Сородичу, загнанному в тесные рамки викторианской морали, может быть сложно принять истину, прячущуюся за внешней причиной появления призрака. Может ли благообразие общества встретить лицом к лицу неприглядную суть проблемы и то, что необходимо сделать для ее разрешения? Готовы ли человечные персонажи убить или украсть, чтобы утолить жажду мести, одолевающую духа? Ни для воплощений идеала, ни для подлинных чудовищ это не должно стать легкой прогулкой.

Характеристики призраков

Многие призраки как персонажи не требуют полного набора характеристик или умений. Если беспокойное привидение лорда Кэллоусхилла желает голыми руками уничтожить нарушителей покоя его опочивальни, а затем вышвырнуть их искалеченные тела из окна, важны будут лишь его физические данные. В случае, когда дух древней ведьмы постоянно искушает всех, кто войдет в ее кладовую, не хуже дьявола, подкладывая им под руки яды и пробуждая в них похоть и ярость, то ей вряд ли нужно проявлять себя в материальном плане, иначе она рискует подвергнуться нападению. И, конечно, для викторианской истории ужасов крайне нехарактерной окажется драка с ребенком, даже если это лишь призрак ребенка, плачущий каждую зимнюю ночь в старой детской.

Привидения в викторианских историях ужасов служат сюжетным средством, катализатором, побуждающим действовать скорее протагониста, чем явного антагониста. Вероятно, при схватке это приравняет его к антагонисту, однако суть в другом. Если проблему призрака можно решить, взывая к его эмоциям, раскапывая события прошлого или просто убедив его исчезнуть, то детализированная статистика такому существу не нужна. Бездумному визжащему сгустку пустоты, который мечется по лесу на закате, не зная покоя, за то, что какую-то сотню лет назад, будучи живым, он передвинул межевые камни и так присвоил земельные владения двух сирот, тоже не нужны какие-то особые характеристики - кроме воздействия его воплей на незащищенные уши других персонажей. Рассказчику следует поберечь усилия и просто оставить в описании призрака то, что обозначит его роль в хронике.

Рассказчику следует создать такой образ призрака, взаимодействие с которым вынудит героев изучить неприглядные стороны своей личности или затронуть неугодные проблемы вокруг них. С учетом викторианской морали, окажутся ли вампиры способными осознать горечь и грусть, заставляющие дух дешевой шлюхи перерезать глотки ее бывших клиентов? Сумеют ли они найти для нее несколько утешительных слов, чтобы убедить ее прекратить убийства? Если стае вампиров Шабаша поручат изгнать призрак ребенка, мешающий их главарю-тауматургу спокойно работать, смогут ли они посочувствовать мальчугану, который сбежал из интерната, спасаясь от побоев старших учеников, или воспримут это как обыденный факт прошлой жизни призрака? Удастся ли персонажам уговорить ребенка «вернуться в школу» и обрести покой?

Также призрак может быть изгнан с помощью духовников, научной мысли или простого уничтожения всех объектов, хотя бы отдаленно связанных с призраком. Первый вариант требует участия искренне верующего священнослужителя, наделенного даром Истинной Веры (скорее служителя англиканской церкви, нежели католической, хотя это зависит от региона Европы, где находятся герои), и проведения полноценного ритуала экзорцизма с колоколом, книгой, свечой или еще какой-нибудь внешней атрибутикой. Заметьте, что местные власти никогда не верят в призраков и воспринимают просьбы о проведении подобных церемоний исключительно как проявление эксцентричной натуры персонажей – или, в худшем случае, буйного помешательства.

Второй способ неразрывно связан с образом викторианской науки, дающей ответ на любые жизненные проблемы, и даже такие вещи, как появление призраков, считающей проявлением непонятых пока законов природы, но уж никак не вопиющими небылицами. Эксцентричные последователи могут предложить решения вроде электронных распятий, рентгеновских лучей, контролируемого излучения недавно открытых минералов вроде урановой смолки[6]… которые, конечно же, не сработают. Однако выбор этого метода может удачно вписаться в хронику, герои которой вовлечены в Марш Прогресса и ищут для стоящих перед ними проблем передовых рациональных решений, а не сверхъестественных штучек. Всякие побочные проблемы, вроде не поддающихся лечению язв или радиационного заражения, странных перемещений рабочих инструментов или объяснений перед суеверными местными жителями – это лишь дополнительные возможности для отыгрыша.

Ученый, однако, может оказаться весьма полезным в деле приложения научной логики и рациональной мысли к самим принципам мистики. Вампиры – тауматурги уже научились использовать, например, закон подобия, и точно так же тренированный разум ученого может составить наиболее общую модель мистической энергии или прикладывать свои способности к исследованию причин появления призраков. Даже если сам процесс исследования окажет губительный эффект на его здравый ум и эмоциональную стабильность, прирожденная логика и рациональность мышления окажутся весьма ценными.

Наконец, полное уничтожение всего, что хотя бы отдаленно связано с призраком, заставит его исчезнуть. Такое решение проблемы наверняка окончится попыткой духа помешать, если его физическая сущность позволит. Призрак, склонный к насилию, может напасть на персонажей сам, отчаявшийся бестелесный дух способен швыряться мебелью, а какое-нибудь безвредное привидение самоубийцы будет просто жалобно скулить где-нибудь поодаль. Безопаснее всего (за исключением действий призрака) уничтожить объект днем – но дневное время таит опасность для самих вампиров. В этом подходе самым эффективным будет сжечь любые найденные останки, каменные объекты разбить на куски, а древние манускрипты пожертвовать церкви.

Конец охоты

Как только с призраком будет покончено, Рассказчик должен дать героям ясно понять, что теперь место очищено от зла и противоестественного влияния (кроме, разумеется, присутствия самих вампиров, но это уже другой вопрос). На очищенной земле рано поутру начинают петь птицы, а солнце восходит в новом, ярком ореоле лучей. Животные – собаки, лошади, кошки – больше не отказываются переступать границу территории, как это случалось раньше. Беззаботные дети спокойно играют на лужайке, которой до того сторонились. Матери младенцев уже не предлагают мужьям переехать в другое место. Местному священнику больше не нужно справляться с нервным тиком, предупреждая местных жителей о блуждающих неподалеку посланцах Сатаны. Да и сами Сородичи чувствуют себя куда как более комфортно, бродя по местности в ночи. Вампиры Камарильи вновь соблюдают привычные им нормы человечности. Шабашиты, следующие Пути Гармонии или Пути Дикого Сердца, найдут успокоение в наблюдении за тем, как природа вокруг них вновь обретает свое естественное сбалансированное состояние, а последователи прочих Путей снова погрузятся в стычки со знакомыми врагами, интриги и вызовы. Лунный свет подобно благословению падает на старые могилы на церковном дворике, или на место, где обитал призрак, и легкий ветерок блуждает по лесу, тихо вороша листву.

Рассказы о «нехороших» местах

Что делает то или иное место «нехорошим»? Возможно, причина лежит на поверхности, иначе же потребуются некоторые усилия исследователей, чтобы выяснить, в чем дело. Проблема может заключаться в явной несправедливости или беззаконии – что для цивилизованной личности в равной степени отвратительно – либо в чем-то скрытом и мерзком, хранящемся в семье за семью печатями. Исток может корениться в злобных поступках представителей нескольких поколений или быть отзвуком одного-единственного, но нелепого и притом настолько отвратительного деяния, что на самой местности остался метафизический «шрам». Как гласит пословица, чтобы испортить колодец, достаточно и одного плевка, но всегда есть вероятность, что каждый житель деревни хоть раз да плюнул в сруб криницы - иными словами, все они так или иначе причастны к осквернению окрестностей.

Ощутят ли персонажи хроники необходимость исцелить метафизическую рану и очистить регион, или же они и сами возрадуются порче, искажающей эти места? Те, кто не считает Человечность важным качеством, или, например, последователи чуждых человеческой натуре Путей Шабаша, могут задаться вопросом: предоставить ли нехорошее место его печальной судьбе или же использовать его гнилую сущность во всем ее злобном величии? Зачем бы бессмертным облегчать существование в мире обычным его обитателям? Почему вампиров должно волновать благополучие смертных – физическое, эмоциональное или духовное? Наконец, почему бы – и это, пожалуй, самое важное, для последователей таких путей, как Путь Ночи или Путь Власти и Внутреннего Голоса – не обратить эти таинственные силы к своей выгоде?

Однако существует также немало веских причин на то, чтобы у Сородичей появилось желание очистить «нехорошее место» или, по крайней мере, нейтрализовать его влияние на окружающий мир. Маскарад требует скрывать любые свидетельства активности вампиров. Если местность пострадала в результате действий каинита, герои могут почувствовать потребность «подчистить» за собой или другим Сородичем. В некоторой перспективе вопрос можно распространить и на сокрытие доказательств любой сверхъестественной деятельности. Смертных гораздо проще контролировать, если они не догадываются о вмешательстве сверхъестественных сил в их повседневную жизнь; если они уверуют в существование призраков, магов или оборотней, потребуется лишь крохотный шажок, чтобы поверить в существование вампиров.

Если рассматривать вопрос в более гуманном или эгоистическом ракурсе, некоторые Сородичи предпочитают, чтобы смертные в их стаде были здоровыми и жили спокойно. Вампиры Камарильи, вероятно, будут стремиться разрешить проблему и очистить местность просто ради сохранения собственной Человечности. Каиниты, следующие Пути Гармонии или Пути Дикого Сердца, могут воспринять оскверненный регион как шрам на теле природы и ощутить потребность поправить дело.

Наконец, новообращенные и служители обеих сект имеют определенные обязательства перед своими старейшинами и собратьями по секте. В уплату услуги «кредитор» может намекнуть, что удовлетворится решением этого «небольшого неудобства для смертных». Несомненно, у старейшины будут на то и собственные причины; его/ее строительная компания планирует прирезать себе земли для расширения, он/она присмотрел(а) себе «нехорошее» поместье в качестве нового убежища, или на него/нее так же давят некие группировки других сверхъестественных созданий… Епископ Шабаша знает, что весь регион находится под властью старейшины Камарильи, и желает, чтобы партия героев выполнила роль разведчиков и прощупала силы противника. Может статься, что кто-то из Джованни или Тремеров задолжал иным сверхъестественным силам, а те в уплату потребовали очистить местность. Наконец, вся ситуация может изначально оказаться интригой, направленной против котерии персонажей, а предприимчивый «режиссер» надеется на их гибель. Герои могут так и не узнать, кто на самом деле направлял их, и уж тем более об их истинных мотивах.

Зло, источаемое местностью, может быть направленным или обезличенным. Оба варианта имеют свои плюсы для сюжета игры. Злоба, направленная непосредственно на текущие жертвы «нехорошего» места – то есть на самих героев – может отлично действовать им на нервы и подстраиваться под их собственные слабости. Вероятно, такое влияние не будет иметь особого размаха, а без должной проработки и вообще покажется незначительным. Более абстрактное, общее зло способно испугать персонажей одним своим равнодушием и безжалостным воздействием на все подряд. Став жертвой направленного зла, герой может предположить наличие у недобрых сил некоей заинтересованности в нем (как минимум) и уважения к его способностям. Если же он окажется на пути чего-либо бездушного и беспощадного, как приливная волна, или неумолимого, как огонь, оттенок ужаса будет совершенно иным. Безличное зло может быть куда более ужасающим для большинства вампиров, ведь после нескольких лет не-жизни они должны уже вполне привыкнуть к направленному злодеянию.

В литературе викторианской эпохи моральное и духовное искажение сопровождается физическими метинами или особенностями поведения: по-настоящему «нехорошего» места не может выглядеть нормальным, если хоть чуть-чуть к нему приглядеться. Для персонажей с острым восприятием окружающего мира – например, для образованных Сородичей – нетрудно будет осознать, что здесь что-то нарушает общее равновесие и гармонию. Невосприимчивые индивидуумы, материалисты и представители власти не будут замечать ничего до тех пор, пока не окажется слишком поздно. В отношении любой потусторонней реальности они все равно что незрячие, и потому окажутся легкой добычей для сил истинного зла, превратившись в беспомощные жертвы или объекты дальнейшего совращения. Они не только не почувствуют того, что происходит на самом деле, но и откажутся верить истине, даже если ее подсунут им под нос, или же увидят лишь самые общие, наиболее реальные аспекты ситуации. Они будут искать лишь научное, рациональное объяснение происходящему. Поговаривали, что королева Виктория, к примеру, отказывалась верить в существование лесбийских отношений; так и силы закона, порядка и разума в общем случае будут пытаться отыскать ответ, подчиняющийся принципам природы и вселенной. Какая жалость, что некоторые вещи существуют вопреки природе и переступают порог сверхъестественного бытия…

Клочья тьмы

Вокруг разрушенного зева погреба, что спрятан в глубине сада, пышно разросся папоротник, скрывая вход от взгляда. На темном озере нет ни лебедей, ни даже уток, и рыба не плещется в его мрачной глубине. Дом стоит на отшибе, вдали от дорог, огороженный живой изгородью (которая тоже выказывает признаки запустения, разрастаясь во все стороны без ножниц садовника) и окруженный невозделанными полями. Все в комнатах покрыто пылью, а потолки и трещины в стенах затянуты паутиной. Или же, напротив, помещения поражают наблюдателя неестественной чистотой и отсутствием пыли, а тонкий аромат лавандовой мастики скрывает более стойкий и такой знакомый вампирам запах. Дома в деревне обгнивают по углам, преет и тростник на крышах, черепица местами отлетела, по обочинам дорог разрастаются пышные сорняки. Люди в деревне улыбаются невпопад, а в беседе с незнакомцами умолкают, если речь заходит не о том.

И люди, и сама местность охвачены порчей. Это воплощение дома Ашеров[7], который прогнил изнутри, как и обезумевшее семейство, живущее в нем. В близлежащем лесу есть крохотная поляна с белым камнем посередине; к нему приходят поклоняться танцующие создания, лишь отдаленно напоминающие людей. Ребенок находит старинный том и кропотливо следует изложенным в книге наставлениям, уединившись в долине с отвесными склонами, где грубо высеченные из мрамора статуи наблюдают за ним из-под тяжелых век, а летнее солнце изжаривает воду в лужах, как лихорадка – тело больного. Развалины крохотной деревушки в самом сердце Суссекса все еще помнят ужасы Черной Смерти, а кости погибших от страшной болезни заполняют иссохшие колодцы. Все это лишено естественности, затаилось и разрастается подобно раковой опухоли.

«Нехорошее» место всегда проявляет ту или иную крайность. Здесь либо слишком грязно, либо чересчур чисто. Очаг порчи может быть изолированным, далеким от спокойствия нормальной жизни – и от любой помощи, или же гнездиться в сердце обычного городка или города и оттого выглядеть еще более чуждым в сравнении с повседневной жизнью вокруг. Но такое место никогда не будет нормальным.

Как только протагонист попадает в такую местность, он тут же понимает: здесь что-то не так. Собака боится заходить в дом, а если ее затащить за ошейник – прижмет уши, заскулит и откажется идти наружу, или станет яростно лаять на нечто снаружи, невидимое для ее хозяина. Кошки вздрагивают и стремятся убежать, отчаянно вырываясь и царапая своих владельцев, а может быть, наоборот, купаются в злобной ауре места, мурлыча и слизывая кровь с шерстки. Лошади пугаются и пытаются понести, или дрожат и истекают потом, если их удерживают на месте. Новёхонькие автомобили ломаются. Ребятишки инстинктивно избегают этого места. Птичьего пения не слышно, голос из темных крон деревьев подают одни воро́ны да сороки.

И вот границу опасной зоны переступают вампиры, которые иногда даже не осознают этого, пока не ощутят весь ужас «нехорошего места».

Возможно, они и услышали бы предупреждение, попытавшись разузнать что-нибудь заранее. Наверное, стоило послушать чудака фермера, сказавшего им о старом доме, где давно уже никто не живет... Или обратить внимание на сплетни кумушек на деревенской площади, галдящих о том, что на берегах озера творятся странные вещи. Если заглянуть в архивы полицейского участка или местной лечебницы, наверное, можно указать на какой-нибудь перекресток или полуразрушенное питейное заведение, где чаще всего совершаются преступления и гибнут люди. Однако неотъемлемой частью жанра является осознание того, что уже слишком поздно что-либо предпринимать. Даже будь герои в некоторой степени подготовлены, что-нибудь должно стать для них сюрпризом. Понимание ситуации окажется запоздалым и всегда неполным. Часть природы никогда не сможет понять того, что природе чуждо, и поэтому все неестественное оставляет столь глубокие следы. Даже каиниты, сами будучи далекими от естественности существами, все же сохраняют в себе достаточно человеческого, чтобы оказаться под угрозой.

«Нехорошее» место всегда полно знамений и символов, даже если их замечают чересчур поздно. Часы громко тикают, отсчитывая неумолимое время до полуночи, или, наоборот, их стрелки замерли, как и все вокруг – застывший фрагмент неизменного зла. Мох и плющ на стенах дома старые, подгнившие, местами истлели совсем, а комнаты внутри, напротив, чисты до стерильности и лишены каких-либо следов нормальной жизни. Белый камень посреди лужайки не пострадал ни от ветра, ни от дождя, на нем нет побегов травы в трещинах – в общем, никаких признаков естественного природного воздействия. На крыше дома рядком сидят воро́ны, но не видно ни одного голубя или воробья. В огороде растут лишь белладонна и паслен, а пустынную детскую комнату затянули своими сетями пауки.

Подобная порча может проистекать из множества различных зол. Если рассказчик ведет хронику для котерии с долгой и подробной историей, он может связать порочность места с прошлыми поступками некоего врага персонажей или с каким-нибудь давно уже позабытым решением самих героев. Наверное, они вспомнят упыря, изгнанного за ненадобностью и вынужденного вернуться домой, почти обезумевшего от жажды витэ. Что он сотворил со своей семьей, если жители деревни после сожгли их дом и вот уже пять поколений сторонятся места, где он стоял? А была еще и девочка, случайно оказавшаяся не в том месте и не в то время, от чьего тела избавились, сбросив в пустой колодец. Кто – или что – выбирается из сруба по ночам в мешанине белых простыней и темных волос, с лицом, вида которого не вынесет ни один здравый ум?

Важная деталь таких поступков состоит в том, что они, очевидным образом, ненормальны. Только ненормальные действия порождают соответствующие последствия. Это может быть бессмысленное убийство, порочное влечение родственников друг к другу, медленно сводящие с ума ночные кошмары – в общем, нечто противное естественному ходу вещей. Мать прячет своего младенца в свинарнике, чтобы скрыть от мужа свою неверность. Отец годами насилует свою дочь, и ее крики боли сохраняются в стенах дома на целые поколения. Детишки, играющие с огнем в уединенной пещере, истязающие своих питомцев и с хихиканьем наблюдающие за ними, бьющимися в агонии, призывают на свет нечто, и оно, впитываясь в каменный свод, оскверняет его. Община выбирает в своей среде «козла отпущения» и жестоко избивает его, вымещая на нем всю свою ненависть и гнев, и их злоба пятнает мир. Люди способны оставить на челе природы такие отметины, залечить которые сама она не в состоянии – если, конечно, ей не помогут.

В деле могут быть замешаны и иные сверхъестественные силы. В ночи бродят ведьмы и колдуны, и некоторые из них обладают мистическим наследием более древним, чем потомки Каина, старинными тайнами и большим могуществом. Правда это или нет, но они способны повелевать силами, неподвластными обычным людям – ранящими землю и эхом отзывающимися в лесах. Их ритуалы и обряды могут накликать нечто, чересчур сильное или слишком ужасное, способное блуждать по миру, не оставляя следов. Что на самом деле скрывается за грубо вырезанной улыбающейся маской или фигуркой смешного доброго божка? Кажется, лет десять назад три мага попробовали призвать козлоногого бога Пана, пытаясь отдернуть завесу, отделяющую плоть от духа – но то, что пролезло в открытую ими щель, одного свело с ума, другого заставило убить себя, а третий удалился от мира в дальний скит. Теперь это существо приманивает детишек из окрестных деревень, учит их пению древних гимнов и заставляет приносить в полнолуние кровавые жертвы. Его дитя, слепленное из земли, конской плоти и тела обыкновенной женщины, бродит по болотам и оставляет свое семя в земле. Магу не нужно быть обученным или даже образованным, чтобы призвать в этот мир нечто, уничтожить которое уже не удастся. Зло ждет только приглашения, зато потом…

Отметины на челе мира способны оставить также оборотни и прочие изменяющие облик существа. Ведь они, в конце концов, и сами существуют вопреки законам природы, и одного лишь взгляда на них иногда бывает достаточно, чтобы свести смертного с ума. Если родоначальник всех вампиров – Каин, кто тогда был предком всевозможных “перевертышей”? Места, где они проводили свои ритуалы, часто бывают затронуты потоками странной энергии, способными исказить или сжечь тело вампира, и населены мстительными духами диких лесов. Случалось и так, что здесь происходили убийства или разрушались новехонькие фабрики и станки – и тогда в этих местах появлялись хищные твари, вобравшие в себя сущность порчи и осквернения. А кое-где такие существа, повинуясь чужой воле, нападают на деревни, заставляя людей вести себя подобно скотам и предаваться всяческим извращениям.

«Маленький народец с холмов» – еще один потенциальный источник ужаса. Фальшивые фотографии крохотных человечков с крыльями бабочек ввели в заблуждения Артура Конан Дойля[8], но большинство исследователей, изучивших эту тему досконально, знают о существовании чего-то худшего, чем то, во что верят начитавшиеся сказок дети. В уединенных уголках Корнуолла и Уэльса маленькие бурые или серые человечки со змеиными глазками танцуют в лунном свете; если же возле некоторых перекрестков вдруг находят рыдающую, покалеченную женщину, соседи по деревне сторонятся ее, а позже – и ее дочери, которая рождается в положенный срок. В подвале старого дома прячется нечто, оно разевает огромную пасть и жаждет крови ребятишек. Бледные всадники, мужчины и женщины, в гордости и жестокости не уступающие самым злобным шабашитам, то и дело появляются на дорогах, и те, кто встретился с ними, исчезает навсегда. Древние греки называли фурий «милостивыми» в надежде умиротворить их; точно так же народная молва зовет этих существ «справедливым народом». Если уж их скверна затронула местность, возможно ли когда-нибудь отчистить ее насовсем?

Персонажи могут и не трогать небольшие очаги, пораженные метафизической порчей. Их можно обойти стороной, посетить (ненадолго), а затем забыть. Ведь для вампира нетрудно выбросить из головы сам факт существования «нехорошего» места, не так ли? Можно не обращать внимания на ночные кошмары и на смертных, оставшихся в опасности. Территория ограничена, и наверняка пострадает лишь несколько человек – но ведь смертные погибают каждый день; одним больше, одним меньше… Влияние этих мест не должно распространяться – нет, оно просто не способно распространяться. И там, внутри, нет ничего, что могло бы запомнить имя вампира. Это глубоко угнездившееся зло просто не может быть туманным намеком на подлинную сущность таинственных Патриархов…

Поместье Мэлоу

Деревенские жители больше не подходят близко к поместью Мэлоу. Десять лет назад гувернантка, воспитывавшая двойняшек – сына и дочь хозяйки, исчезла в неизвестном направлении, забрав девочку с собой. Сама хозяйка и ее слуги покинули дом на другой день, а остальной штат поместья получил из Лондона приказ об увольнении. Никто не поинтересовался, что произошло со вторым ребенком, мальчиком. Все сошлись на мысли о том, что его отослали в какой-нибудь пансион. Но вскоре троих деревенских ребятишек одного за другим нашли задушенными под старой яблоней в полях. Взрослые срубили дерево и тех пор стали избегать поместья.

Тело мальчика, которого звали Марк, – вернее, его скелет – все еще спрятано на чердаке господского дома, и плющ прорастает сквозь разбитое окно и детские кости. Гувернантка двойняшек, мисс Джесс Моллас, была душевнобольной. Почти год она попеременно флиртовала с Марком и запугивала его, и постепенно убедила себя в том, что мальчик одержим злыми духами старых слуг – предыдущей гувернантки и дворецкого. Чтобы «спасти» мальчика, она удушила его, а потом сказала хозяйке, что ребенок сбежал. Часть его боли и неуверенности пропитала дом и его окрестности. По ночам плети плюща и ветви кустов оживают и обвиваются вокруг шей живых, а деревья беспрестанно раскачиваются, словно от сильного ветра. Все, что осталось от Марка, – это его уверенность в том, что необходимо убивать людей, чтобы спасти их, особенно детей. А еще ему необходимо найти тех двух давно умерших слуг и убить их тоже, потому что они – злые. Вообще, все люди – злые. Так говорила мисс Моллас, а уж кому знать лучше, как не ей.

Бо́льшие беды

Как бы далеко персонажи хроники ни ушли по пути своей бесчеловечности, и какими бы изощренными они в этом ни стали, их должен охватить ужас от осознания того, насколько природа может быть искажена по сравнению с естественным порядком вещей. Даже Цимисх, наслаждающийся поиском новых форм плоти, или Тореадор-отступник, получающий удовольствие от боли и пыток, сумеют найти нечто отталкивающее в областях скверны, которые растут и распространяются и при этом были порождены поступками людей. Сообщества или территории, охваченные порчей, обладающие чем-то вроде стабильной (или развивающейся) экосистемы порока – поистине страшная вещь. Они увеличиваются в размерах, благоденствуют и оделяют своей мерзостью мир вокруг себя.

Как уже упоминалось, Сородичи могут взяться за расследование и решение такой проблемы по своей воле, по чьему-либо приказу, в силу иных обязательств и по множеству других причин. Одно из основных различий между крупным и сравнительно небольшим «нехорошим» местом – это сложности, возникающие при попытке покинуть его. Даже используя самый быстрый транспорт и все подвластные вампирам силы, можно затратить часы, чтобы, к примеру, уехать из уединенного уголка в Хайленде[9], не говоря уже об одиноком острове, уплыть с которого практически невозможно. Разрушенный город окутан густым туманом, а всякий проулок в нем без конца поворачивает, вновь и вновь выводя героев к бальному залу, где толпа гостей в полумасках все еще танцует, раздвигая в улыбках мертвые губы. Чудовищные механизмы – плоды трудов спятившего ученого, полновластного хозяина целого лабиринта фабрик, – теперь работают сами по себе, и сумеют передвинуть стены и разрушить входы, чтобы удержать котерию в плену и без какой-либо связи с миром.

Однако подлинный ужас крупного очага противоестественности кроется в ответе на вопрос: как вообще может существовать место, подобное этому? Даже вампиров Шабаша, гордящихся своей чудовищной натурой и тем, что они сумели перешагнуть порог мелких ограничений человечности, вид таких, разрастающихся вширь земель заставит затрепетать. Мудрые шабашиты сторонятся Пути Откровений Зла, и точно так же они будут ощутимо опасаться существ, благоденствующих в самом сердце очагов тьмы. Что касается Камарильи, их мотивы могут быть любыми, от чисто практических до высокоморальных, но мало кто из здравомыслящих членов секты осознанно позволит порождениям зла пустить ростки в его собственном саду.

Каковы же характеристики крупной территории, проявляющей признаки осквернения? Основными будут ее размеры, «здоровье» и отличительные особенности порчи. Место может охватывать область площадью от крупного села до целого острова, от сотен квадратных миль болот до дремучей лесной чащобы, и везде найдутся следы нечестивого сношения людей и демонов. Такая территория обширнее, а покинуть ее труднее, чем мелкие страшные местечки, о которых говорилось ранее. Что касается «здоровья», то местность, подпитываемая собственными извращенными плодами, не выказывает ни малейших признаков упадка, перехода к сопереживанию и милосердной смерти. Наоборот, она будет разрастаться и в материальном плане, и в эмоциональном, и в духовном. Особенности противоестественного состояния могут оказаться столь же извращенными, странными и вконец чуждыми человеческой природе, как и примеры меньших локаций, описанные выше.

В викторианскую эпоху, полную чудес, смертные и сами способны к созданию масштабного ужаса. Повесть Артура Конан Дойла «Долина ужаса» рассказывает о том, как община рудокопов в горах Гилвертон подпала под влияние некоего Союза Свободных, полумасонской организации, служащей прикрытием для сообщества убийц под названием «Чистильщики». Вся долина знает о Чистильщиках и боится их, а те, контролируя и местную власть, и почту, берут что хотят – любые деньги, социальные блага и личные услуги. Общественными работами пренебрегают, налоги и поборы непомерно высоки, отчеты подчищаются прикормленными бухгалтерами, а обычные жители запуганы настолько, что держат языки за зубами, опасаясь худшего. По всем стандартам доброй викторианской эпохи это место ужасно. Общественный договор не соблюдается, обыкновенный человек не может спокойно жить и честно зарабатывать себе на кусок хлеба, а закон без конца попирается взяточниками и вымогателями. Вот и сама долина внешне выказывает признаки разложения: заваленные шлаком копи, темные шахты, не оседающая в воздухе угольная пыль, густой туман и рабочие, коротающие дни за выпивкой и азартными играми или притворяющиеся больными, вместо того чтобы трудиться.

Сородичи и сами способны отравить какой-нибудь регион (в переносном смысле), обращая его жителей в упырей ради уверенности в своем влиянии на местное население, а затем претворяя в жизнь свои планы в тщательно подготовленных условиях. Ведь наступают времена, когда вампиры даже не могут надеяться реализовать свои амбиции в области социологии или магии без полномасштабного эксперимента. Для этого потребуется наблюдение за деревней, островом или даже целым городом на протяжении нескольких поколений или веков, чтобы досконально изучить результаты некоторых проектов.

Подобные долгосрочные тайные манипуляции имели место в мире столько, сколько существуют сами манипуляторы и возможности. В викторианскую эпоху эти пробы лишь обрели новые формы и мотивы, сочетая свойственное ей стремление к рациональному мышлению и опытам со свежими идеями о духовном единении и древнее тяготение к власти над соседями и окружающими территориями. И начинающие экспериментаторы, и уверенные в себе повелители земель используют новый язык, чтобы обсуждать цели и средства их достижения. Желание наблюдать за смертными, с годами все глубже увязающими в борьбе с навязанной им властной структурой, кровосмесительными семейными отношениями и полуночными кровавыми ритуалами – это не чей-то садистский посыл, а лишь благородное стремление воссоздать некоторые описания из Книги Нод. Странные люди в лесу, доведенные Помешательством до состояния диких зверей – это не попытка воссоздать нечто вроде извращенных райских кущей, а старания открыть что-то новое в базовых мотивах поведения животных.

Если некий Цимисх пожелает изучить собственные идеи о скрещивании упырей, преобразованных с помощью Изменчивости, то ему для этого потребуется, естественно, уединенное местечко, хороший источник «материала» для экспериментов и возможность наблюдать за эволюцией своих особей из поколения в поколение. Вентру, выстроив теорию об идеальном и должным образом направляемом обществе, может обосноваться в небольшом городке или крохотном порту, чтобы проверить свои идеи в деле. Он будет нуждаться в систематическом наложении Уз Крови на упырей, создание новых политических структур или стирание памяти у горожан с помощью Доминирования всякий раз, как вампир почувствует необходимость опробовать новый метод поддержания общественного порядка. Тореадор способен приобрести особняк в глухой сельской местности и содержать там группу художников, прикованных к стенам (чтобы не сбежали), кормить пленников кровью детей в попытке развить их талант и закапывать под кустами роз в саду, если им не удастся угодить хозяину. Даже сторонников преобразований могут обуять жестокость и навязчивые идеи, и тогда какой-нибудь Бруха станет вымещать свои приступы бешенства на телах тех членов городского совета, чьи решения ему не понравились.

Прочие сверхъестественные создания также способны оказывать разрушительное воздействие на природу, особенно если они активно плодятся или образуют рой – как это свойственно некоторым из них. Оборотни, как правило, живут племенными группами, и им легче всего существовать небольшими семействами тут и там по всему региону, периодически собираясь где-нибудь в его центре для проведения своих мерзких кровавых ритуалов, восхваляющих жизненную силу. Их обряды могут породить области тьмы, охватывающие территорию странными руническими сетями, привлекающими полуночных духов безумия и всяких извращенных тварей, заставляющих смертных вести себя по-дикарски аморально. К счастью, оборотни избегают городов, хотя образованный вампир может представить себе жуткую ситуацию, когда кто-нибудь из люпинов сумеет сыграть на вошедшем в моду интересе к древним языческим культам. Возможно, и существует какой-нибудь упомянутый в анналах истории артефакт или руины, скрывающие в себе невообразимые тайны, чьи особенности большинство старательных, рационально мыслящих археологов объяснить не в силах.

Маги могут проникнуть в поселение под прикрытием своих ковенов и кабалов – спросите кого-нибудь из Тремер, насколько это осуществимо. Они станут вещать о своих колдовских доктринах с кафедр университетов, в салонах оккультистов и спиритуалистов. Они способны обучать детей мрачным песнопениям, которые призывают и пленяют духов, заманивать непорочных девиц в свои тайные культы и предлагать эликсиры жизни или яды старикам и тем, кто разочаровался в жизни. Могут также объявиться вызванные магами сверхъестественные создания, или мерзкие существа, которых в народе называют феями, или даже давно покойные люди, с которыми спиритуалисты, по их собственным словам, способны общаться. Кто знает наверняка, не осквернили ли эти никем не видимые создания саму местность, не говоря уже о заметных среди людей признаках порчи? У Джованни, например, есть собственное мнение о мотивах и способностях мертвых, и одного его уже достаточно, чтобы обеспокоить любого здравомыслящего вампира.

Остров Рондел

На этом острове близ побережья Уэльса летом приятно и тепло, а зимой выпадает не так чтобы уж много снега. Под крышами домов устраивают себе гнезда ласточки, давшие название всему острову: «Рондел» происходит от искаженного hirondelle, что по-французски и означает «ласточка». Местные жители – простые крестьяне – каждое воскресенье посещают церковь в своей лучшей одежде, вежливо улыбаясь и кланяясь старшим. По ночам же отцы семейств возлегают со своими дочерьми, а летом мужчины и юноши засевают борозды в полях собственным семенем. В дни зимнего и летнего солнцеворота деревенские старухи собираются на скалистых обрывах на севере острова и приносят в жертву морю самого младшего ребенка в деревне, кидая в волны части его истерзанного тела.

Языческие обряды так никогда и не ушли с острова Рондел, а священники, сменявшие друг друга в приходе крохотной местной часовни, либо получали взятки, либо пребывали в блаженном неведении. Нынешний викарий, преподобный Идрис, разменял уже седьмой десяток и почти оглох. Дети сидят у него на коленях и изучают Библию, а затем бегут домой к матерям, чтобы узнать, как правильно сжигать птиц в клетках в ночь Самхейна, и как отдавать свою кровь и свое семя земле и морю. Население Рондела понемногу вырождается, хотя новые люди то и дело переезжают сюда с большой земли (такое случается примерно раз в поколение). Через несколько десятков лет явные признаки генетических дефектов – внешние проявления внутренней порчи – станут очевидными.

Очищение и его последствия

Как и в случае с местом, где обитают призраки, ключевым моментом сценария, включающего в себя «нехорошее» место, скорее всего, будет его очищение или (в зависимости от личных целей вампиров) подчинение себе. Наиболее важной для протагонистов частью такой задачи обычно становится уничтожение исходного источника скверны. Им потребуется выдворить вампира-хозяина с насиженного места или уничтожить его, перебить оборотней или принудить магов развеять свои заклятия или изгнать призванных ими демонов.

Справившись с этим, героям нужно будет либо завершить очищение местности самостоятельно, либо позволить природе самой залечить нанесенные раны. Для этого может потребоваться похоронить непогребенных мертвых, вновь засадить зеленью земли, оскверненные некими странными обрядами кровавой магии, или привести в опустевшую деревню новоселов – обычных людей. Как только сердцевина порчи будет уничтожена, природа вновь установит свои законы, и все вокруг пойдет привычным путем. Если же персонажи-вампиры захотят подчинить оскверненное место своей воле и сохранить его как личный источник силы или в качестве собственной твердыни, им следует предпринять определенные действия для того, чтобы утвердить себя в роли самых могущественных существ в регионе. Герои могут даже, по желанию, усугубить источаемую местностью ауру разложения, толкая ее обитателей на все более бесчеловечные поступки, проводя ритуалы, которые, как удары бича, уже навечно останутся на беззащитном теле природы. Такое решение у вампира Шабаша в зависимости от ситуации может поднять значение Убежденности/Самоконтроля или снизить показатель Совесть/Инстинкт, а у вампиров Камарильи гарантированно снизит Человечность.

Если становится очевидным, что источник скверны – действия людей, персонажам придется вовлечься в жизнь смертных с тем, чтобы разрешить ситуацию. Это может вылиться в интересный игровой процесс, поскольку заставит героев оценить то, что осталось от человека в них самих. Им придется вникнуть в ситуацию, чтобы определить, в чем же проблема, а затем на основе своих инстинктов и воспоминаний о том, каково это – быть смертным, попытаться последовательно решить ее и создать новый, устойчивый порядок вещей в регионе. Убийство человека, стоящего на самом верху организации, которая управляет всеми вокруг, запугав их, не даст ровным счетом ничего: место покойного лидера попросту займет один из его подручных, и все вернется на круги своя.

Может статься и так, что вернуть местность и ее жителей к нормальному существованию не получится. Зверолюди с преобразованной Изменчивостью плотью, рабы, чем разум ранее находился под контролем, и давно созданные упыри не сумеют восстановить свое прежнее состояние моментально. Вероятно, им это не удастся вообще. Следы материального и духовного осквернения способны сохраняться на теле природы на протяжении столетий. Деревья станут увядать и засыхать, поля – оставаться бесплодными, лишенными всякой подпитки, а воды озер – темными и пустыми, как зимний лед. Межевые границы, сложенные из кирпича или камня, будут похожи на шрамы на лице земли, а на некогда плодородных пашнях станут выситься кучи мусора.

В некоторых случаях герои могут решить, что смерть будет наилучшим, самым милосердным разрешением ситуации для искалеченных физически и духовно обитателей местности. Однако тогда самим персонажам придется в дальнейшем существовать с осознанием последствий сделанного выбора, и это должно отразиться на значениях их Человечности или Пути. Рассказчику стоит включать подобные трагические эпизоды в сюжет хроник (если вообще прибегать к этому) крайне редко – не более одного раза, поскольку многократное повторение столь непростого морального выбора умалит его силу.

Рассказы о тайных верованиях

Люди викторианской эпохи тратили массу сил и воображения не только на научные исследования, но и на познание чужих религий, и на попытки заново открыть собственное «мистическое наследие». В эту эпоху можно было встретить и яркую оригинальность, и строгую приверженность правилам, причем зачастую в одном и том же культе. Некоторые эксцентричные личности искали следы мифического прошлого, будучи свято уверены, что оно существовало, и пытались обнаружить связные учения, которые можно было бы проследить до неких Древних Наставников. Другие погружались в изучение принципов друидизма, шабашей, кровавых жертвоприношений, совершаемых нагишом обрядов и прочих материалов, что были так красиво (и неважно, если кое-где неточно) иллюстрированы Бёрдсли[10]. Рационалисты искали способы сочетания новых отраслей науки и школ мысли с собственными верованиями, надеясь преобразовать традиционные религии в лучшее, более глубокое понимание вселенной и Бога. Те, кто изучал иностранные культуры и религии, старались – каждый со своим уровнем знаний и деликатностью – отыскать в них пока неизвестные европейцам истины.

В любом крупном городе Европы, и уж точно в Лондоне, обретается огромное количество подпольных исследователей оккультных тайн, искателей мистики, потенциальных язычников (которым осталось лишь найти свою Подлинную Традицию), рационалистов, культистов, ученых и приверженцев чужестранных религий, чье понимание основано на не до конца понятых культурных принципах и перевранных при толковании манускриптах. Все вместе они – более чем удобный источник упырей для Тремера в любой хронике. Эта субкультура процветает, объединяя сотни взаимодействующих между собой крохотных культов и группок, у каждой из которых имеется собственное видение Истины; всех их толкает вперед то же, что заставляет других людей исследовать Черного Континента, привносить достижения промышленности в сельскую местность и делать революционные научные открытия в лабораториях по всей Европе.

Однако в этом разделе мы не будем обсуждать возможности упырей или культов, способные утолить жажду власти вампиров. Вместо этого в нем рассматриваются примеры идей и концепций вероятных противников, а также угрозы, которые способны породить столь эгоистичные и беспорядочные исследования. Смертные в погоне за просветлением и властью (как бы они сами не определяли свою цель на словах) могут быть столь же опасны, как и многие Сородичи. Персонажи вольны верить или не верить в это – их собственные Дисциплины и искусство Тауматургии наверняка убедили их в собственном главенстве на всей планете, а заодно в том, что они являются повелителями ночи и той самой силой, что управляет обществом.

Одной из тем викторианских историй ужасов как раз и может стать осознание ошибочности подобных предположений.

Собственно, уже одна лишь задача прекращения деятельности культа может на поверку оказаться труднее, чем кажется героям. Расследование должно сначала вычислить сам культ, его цели и верования. Поскольку последователи культа наверняка держат свою деятельность в строжайшей тайне, это может вызвать затруднения. Извещение представителей власти о культе имеет свои отрицательные стороны. Одни культы имеют своих агентов в местных органах власти и среди знати, а другие занимаются столь отвратительными вещами, что какой-нибудь констебль просто откажется поверить в существование подобной мерзости («Простите великодушно, сэр, но, по вашим словам, миссис Мэгхэм, живущая в дальнем конце улицы, приносит младенцев в жертву индусскому языческому божеству? Я правильно вас расслышал?»). Даже если персонажам удастся избавиться от членов культа – самим или чужими руками – как смогут они быть уверенными в том, что выкорчевали все до единого ростки скверны? На то, что создал один человек, позже может запросто набрести другой, а силы, к которым однажды уже взывали, только рады будут услышать новую мольбу. Если же попытаться взять в свои руки власть над культом, это способно пагубно сказаться на душе и рассудке героя.

Силы прошлого

Те же умозаключения, которые в будущем станут основой для постройки научных лабораторий, заставляют и знающих ученых, и беспечных, претендующих называться язычниками, пытаться нащупать следы «мифического наследия» и «классических традиций», которые, по их убеждениям, передавались сквозь века от зари времен. Возможно, подобные учения и наследия и существуют, однако лишь немногим искателям удастся что-либо найти, и еще меньшему их числу – приобщиться к накопленной мудрости. Поэтому большинство вероятных «наследников древних обычаев» выказывают рвение, которое можно было бы потратить с большим толком, нежели на попытки сложить в единое, связное целое разрозненные кусочки старых историй о ведовстве, народных легенд, бабушкиных сказаний и наполовину расшифрованных археологических отчетов.

Кое-кто из таких горе-исследователей будет испытывать неудобства при соблюдении подлинных языческих обычаев или классических практик, даже с учетом своего опыта и умений (в том случае, если рассказчику нужен будет в его хронике культ с длинной историей), или просто положится на удачу, однако большая их часть станет опираться на имеющиеся ресурсы. Для настоящего искателя могущества и просветления отсутствие доказательств или сомнительность источника сведений не является поводом останавливаться в своих попытках проведения ритуалов. Они с радостью облачаются в белые балахоны, сходятся в одиноко стоящих каменных кругах, приносят в жертву черных быков или белоснежных ягнят, окропляют себя их кровью или же танцуют обнаженными в утренней росе, а еще клянутся в верности древним богам и богиням. Их фанатизм может быть опасен, но еще страшнее будет, если они получат ответ на свои воззвания.

Как известно любому, кто разбирается в сверхъестественных силах (но, пожалуй, немногим Сородичам), некоторые существа способны услышать бестолково читаемые молитвы и предложить в ответ свою силу, явившись в соответствующем облике. Их дары ввергнут обманутых жертв еще глубже в пучину кровавого насилия и сексуальной разнузданности. Как черви, подтачивающие корни могучего дерева, эти создания подрывают самые основы стабильности викторианского общества, с каждым новообращенным распуская свои коварные щупальца все дальше. Такие культы обычно немногочисленны, но от этого не менее опасны. Они противостоят рациональной мысли и научному прогрессу нового века, даже если изначально их организаторы пытались всего лишь соединить прошлое, настоящее и будущее в золотую цепь традиций. Они проповедуют беспричинное кровопролитие и иррациональную похоть, и рискуют неосознанно встать на пути служения истинному злу. И Камарилья, и Шабаш знают, что держать в узде внутреннего Зверя и даже сосуществовать с ним возможно, но нельзя позволять ему брать верх – но именно этого-то и желают достичь многие из таких вот почти-что-язычников.

Тринадцать спутников Велунда

Эта группа мужчин (и только мужчин – женщин они в свой круг не допускают) – претендующих на звание колдунов, друидов, кузнецов и ученых – сформировалась как нечто похожее на классический круг следования старым кельтским традициям, воздавая должные почести Велунду, Мастеру Кузни и Повелителю Осени[11]. Накопленные ими знания обширны, однако не имеют единой направленности и разрозненны; группа активно ищет новых документальных свидетельств своих теорий относительно древних Королей-друидов. Членов общества можно встретить в Оксфорде, Кембридже, Лондоне и Эдинбурге, но, находясь далеко друг от друга, они при необходимости могут быстро связаться друг с другом по телеграфу. Эти люди владеют, в некоторой степени, основами ведовства. Более важно то, что некоторые из них занимают кафедры профессоров или читают лекции, в тексты которых просачиваются их лишенные логики умозаключения. Непрерывно впитывая эту скверну, умы юных студентов уходят от рационального мышления или просто лишаются здравого смысла.

Мудрость далеких земель

Может быть, из-за роста неподдельного интереса к чужеземным культурам, а возможно, предпочитая иностранный мистицизм «домашнему» разнообразию – просто из согласия с известной пословицей, что «у соседа трава зеленее» – так или иначе, и серьезные ученые, и дилетанты от магии дружно и активно исследуют таинственный Восток. На практике они изучают все, что не относится к Европе или Америке, не охватывая вниманием, пожалуй, только самые удаленные уголки России с их интересным фольклором. Экзотическая мудрость заморских земель, получаемая с помощью подобных лихорадочных поисков, перерабатывается в новые концепции, которые вклиниваются куда только возможно (а частенько и туда, куда нельзя) в современные философские концепции или же в религиозные течения, относимые к христианству лишь по названию и исповедуемые безграмотными последователями. Поскольку с исследователями такого толка по-настоящему мудрые наставники эзотерических доктринах восточных учений связываются редко, рассказчик может с уверенностью утверждать, что подобные игровые персонажи оказались сбитыми с толку, введенными в заблуждение, опасными – но твердо убежденными в верности своего пути.

Индия – один из самых удобных источников такой псевдо-просветительской информации, особенно если учесть владычество Британской Империи в регионе. Популярное увлечение «индусскими» штучками способно замаскировать исследователей мистики среди тех, кого меньше всего можно заподозрить в этом: ну кто сможет додуматься, что милая дама средних лет, вдова полковника Дженкинса, ищет смысл в недопонятых виршах, восхваляющих Шиву Разрушителя? Задумайтесь: в доках Лондона трудятся толпы рабочих-иностранцев – кто знает, сколько среди них последователей странных верований, желающих передать другим частицы опасного знания? Точно так же увлечения вещицами, сработанными в подражание китайскому стилю, окажется достаточно, чтобы скрыть и стремление какого-нибудь профессора к магическим тайнам мистики Китая, и его пристрастие к опиуму, и сжигающую ученого мужа жажду абсолютной власти.

Тема ужаса в подобных сюжетах базируется на том, что всякий англичанин викторианской эпохи – если уж на то пошло, то и любой современный ему житель другой развитой западной страны – знает, что его родина достигла вершин цивилизации и является пиком рационального мышления. Заигрывать с заморскими странностями означает навлекать беды на собственную голову. А уж сознательно поддаться скверне непонятных иноземных практик – это просто преступление против самого себя, предательство по отношению к стране и всему человечеству. Тот, кто позволил чуждой тьме войти в свою душу, попросту утратил свою личность и цель жизни. Кроме того, существует и мотив мести. Сверхъестественные силы не терпят легкомысленного с ними обращения, а важные знания, попав в беспечные руки, могут привести к непредсказуемым последствиям. Исследователь-одиночка, повторяющий неверно расшифрованное заклятие или взывающий к чуждым божествам, способен открыть противоестественной тьме путь в цивилизованный мир. Став беспомощным рабом чего-то еще более необычного и жестокого, нежели любой Каинит, такой бедолага с радостью распахнет дверь в этот мир перед древними существами, только и жаждущими войти и утолить свой ненасытный голод.

В такой ситуации поддержание Маскарада становится вдвойне важным. Пусть сами вампиры – сверхъестественные существа, далекие от рациональной мысли и здравого смысла, как раз эти качества служат их интересам, убеждая смертных держаться подальше от заигрывания со всяческой иностранщиной и мистическими культами. Люди, не верящие в сверхъестественные вещи, не позволят им войти в свою жизнь и проторить путь еще более странным созданиям. По крайней мере, они не сделают такого, пребывая в здравом уме и твердой памяти.

Особняк Девы Марии

Как поведают вам многие известные специалисты в области обучения, давать образование женщинам опасно. Этот скромный дом в глуши давно уже является отличным доказательством данного тезиса. Выстроенный мисс Маргарет Редхилл, единственной дочерью видного историка, исследователя Индии профессора Редхилла, он служит убежищем для одиноких беременных женщин; здесь стараются найти бедняжкам достойную работу после того, как они произведут на свет детей. В подвалах дома мисс Редхилл, упростив для понимания некоторые отвратительные результаты исследований своего отца, обустроила капище богини, которую она попеременно называет Кали, Гуаньинь[12] и Девой Марией, отмечая каждое рождение новой жизни в комнатах наверху кровавым жертвоприношением. Кое-кто из слуг дома разделяет с хозяйкой ее мерзостную веру, а все дети, появившиеся на свет в доме, тайно посвящаются в культ. Мисс Редхилл – большая любительница культуры Востока и часто принимает в доме ученых джентльменов из Китая и Индии, стремясь впитать капли мудрости, срывающиеся с их губ, чтобы вплести их в свою новую философию.

Наша Пречистая Церковь

Обе изложенные выше концепции могут быть использованы в описании странных сект, уходящих корнями (и не только) в христианство. Однако вообразите себе ужас обывателя викторианской эпохи, обнаружившего вдруг, что опоры его общества – Церковь, Закон и Ее Величество Королева – оказались извращены до самого основания, превратившись в нечто мерзкое, но притом узнаваемое. В таком сюжете страх овладевает игроками при виде чего-то важного и знакомого, пораженного порчей, сквозь которую все-таки проглядывает оригинал: так отец узнаёт черты своей милой дочери в испитом лице дешевой шлюхи. Каинитам это чувство должно быть очень знакомо: они наблюдают, как привычный им мир вокруг изменяется, и хотя одни перемены вампиры приветствуют, другие потрясают и коробят их чувства.

Люди, которые следуют эзотерическим течениям христианства, в большинстве своем обладают острым умом (а порой даже чересчур сообразительны) и ищут нечто, находящееся за пределами устоявшихся верований церкви. Кое-кто из них искренне верит в Христа и даже обладает Истинной Верой, но при всем при том яростно разыскивает тайны, которые, как полагают такие люди, сокрыты от обывателей, или же некие «подлинные истоки» церкви. Другие называют себя христианами, однако на деле жаждут найти подтверждение собственному пониманию религии, что позволило бы им говорить: они все это время были – и остались – правы. Есть и те немногие, кто не верит и не обманывает себя, а просто ищут в основах религии что-нибудь, что они смогут принять за истину и во что будут готовы поверить. Люди из последней категории могут быть наиболее опасными, поскольку они не находятся в шорах собственных предубеждений, и их исследования способны дать поистине взрывоопасный результат – как в духовной, так и в мирской сфере.

Некоторые теории популярнее остальных. Среди «кабинетных историков» и настоящих ученых наибольшим успехом пользуется поиск «исторической личности по имени Иисус». Эти исследования выделяются на фоне других, так как очевидным образом согласуются с общими принципами викторианского общества: рациональным мышлением, правдивости и пролитию света на ранее запутанные вопросы. Однако именно эта тема примечательна и самыми сильными отклонениями от истины; исследователи настолько глубоко погружаются в историю, что начисто забывают, собственно, о Христе. Если они натыкаются на какую-нибудь эзотерическую мудрость, вероятные последствия окажутся весьма опасными.

Ученые-теологи могут предпочесть таким теориям, к примеру, гностицизм – хотя вам следует помнить, что библиотека Наг-Хаммади[13] будет найдена еще только через пятьдесят лет (если, конечно, ваши персонажи не доберутся туда первыми) – или иные интересные ереси, возникшие в ходе развития христианства. Значительный объем информации о нескольких современных рассматриваемой эпохе ересях, которые могли бы стать источником философской и оккультной скверны для сбившихся с пути искателей, содержится в книге «Ересь Каинитов».

Кроме того, можно использовать ветви масонства, сумевшие развиться в полноценные теологические теории, имеющие собственную историю и нашедшие преданных последователей. Эти верующие способны до некоторой степени прикрываться сообществом Вольных каменщиков, к которому они когда-то принадлежали – их собратья-масоны могут и не подозревать о том, какие мрачные ритуалы проводятся под самым их носом. Одинокие ученые или увлеченные наукой старые девы нет-нет да и наткнутся на архивы давно позабытых монашеских орденов или тайных приходов и станут исследовать их обряды с большим тщанием, чем предполагают здравый смысл или инстинкт самосохранения.

В укладе викторианского общества есть место для всего, и все в нем находится на своем месте. Если какая-то часть учения церкви была сокрыта, значит, на то имелась веская причина. Людям не должно заглядывать под покров чужих тайн, но они, весьма вероятно, сумеют выяснить, почему тот или иной факт оказался засекречен, и будут сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Да, это противоречит другому викторианскому идеалу – стремлению находить объяснение великим тайнам жизни и открывать законы природы. Общество само по себе редко бывает рациональным. Персонажи, тратящие время на попытки вытащить на свет некие тайны христианской церкви или на поиск темных истин, которые не должны бы появляться вообще, сами мостят себе дорогу к вечным мукам. Им следует знать, что даже если на них уже лежит проклятие, всегда есть куда падать, ведь существуют и более глубокие круги ада, и конечно, кто ищет, тот наверняка их найдет.

Истинные иоанниты

В небольшом католическом богословском колледже укрывается религиозный орден, о котором неизвестно большинству преподавателей и семинаристов. Эта крохотная группка придерживается особого мнения о любимом ученике Иисуса, который, по некоторым источникам, «ожидает нового пришествия». Они изучили исторические хроники и религиозные движения и верят, что им удалось установить личность бессмертного апостола Иоанна, брата Иакова, и считают, что знают его местонахождение. Их исследования предполагают, что объект их поклонения методично исполняет божественный план, включающий подчинение женщин, подавление неверующих и сошествие с небес святого огня, который очистит планету. Помимо самостоятельного следования этим же шагам, они собираются вскоре посетить своего кумира и предложить ему свои услуги. Истинная сущность их «апостола Иоанна» остается на усмотрение рассказчика – ему решать, окажется ли это сумасшедший, маг, каинит или служитель сил ада.

Те, кто всегда рядом

В викторианских историях ужасов часто фигурируют профессиональные (или полупрофессиональные) специалисты по расследованию всего необычного и непонятного. Джон Сайленс[14] бродит по деревням, где живут ведьмы, способные ночами обращаться в кошек, и по старым школам, где проводятся странные обряды, жертвоприношения придушенных существ. Солар Понс[15], один из многих детективов, созданных «по следам» Шерлока Холмса, расследует происшествия, связанные с нападениями лиан-кровопийц и появлениями таинственных призраков. Да и сам мистер Холмс брался за дела об одержимостях, вампирах и прочих предполагаемых проявлениях сверхъестественного. Учитывая реалии Мира Тьмы, рациональное объяснение – не всегда самое лучшее.

Сыщик викторианской эпохи

В викторианских историях о призраках умеренно искушенный в деле расследования персонаж является либо протагонистом, либо помощником/наставником протагониста, либо болтливым дилетантом, от которого больше помех, чем помощи, который постоянно выдвигает неверные предположения, вечно лезет куда не просят и почти что угробит всех вокруг в стремлении доказать свою правоту. К последней категории относятся как исследователи метафизических явлений, так и строгие сторонники рационального мышления, каждый из которых ошибается по-своему. Те, кто мнит себя медиумами, провидцами и подающими надежду магами, способны ухудшить ситуацию или совершенно все испортить точно так же, как любой здравомыслящий полицейский или использующий логику детектив-консультант.

Сыщик-протагонист, как правило, личность энергичная и решительная, обладает умом, храбростью, а то и наделен всеми перечисленными качествами. Возможно и появление в сюжете отважного, но недалекого типа, очертя голову бросающегося навстречу опасности, которого спасает только благородство и немалая удача. Редко можно встретить умного труса, так как протагонисты обычно проявляют героизм. Сыщики обладают полезными умениями, способностями, связями и предметами (например, познаниями в оккультизме, редким японским стилем единоборств, искусством маскироваться, множеством информаторов по всему Лондону, острым взглядом, способным оценить характер человека за мгновение, архивом газетных вырезок с описанием странных случаев, умением распознавать грязь из разных районов города и так далее). Каждый из них имеет друга или напарника, чьи умения или связи дополняют или скрывают незначительные недостатки героя – такие, как чрезмерное самомнение или наркотическая зависимость.

Детективы, помогающие протагонистам разобраться в их проблемах, обычно являются персонами таинственными, никогда не раскрывающими до конца ни методов работы, ни своих мотивов. Они либо завершают историю, во всей красе демонстрируя искусство дедукции, либо тихо исчезают со сцены, отпустив замысловатую колкость. Зачастую они раздражают окружающих, даже если спасают протагонистам жизнь, помогают им сохранить рассудок или устроить брак. Порой такой сыщик уплачивает за свои знания таинственную и печальную цену: его при странных обстоятельствах находят корчащимся в луже собственной крови или же он скрывается вместе с прекрасной дочерью иностранного гения во исполнение старого обета. Время от времени такой персонаж будет прибегать к методам и сведениям, о которых ни один приличный викторианский джентльмен или благовоспитанная дама даже помыслить не могут.

Самодовольные дилетанты неизменно оказываются полезны. Они оттеняют гений протагониста и демонстрируют именно те подходы, к которым лучше не прибегать в той или иной ситуации. Как правило, они подступают к проблеме совершенно не с того конца, ища сверхъестественные причины в деле об обыкновенном мошенничестве или, наоборот, пытаясь применить рациональные рассуждения, когда ответ очевидным образом кроется в чем-то сверхъестественном. К сожалению, такие пустозвоны часто занимают официальную должность или звание, и поэтому от их присутствия избавиться трудно. Это могут быть высокопоставленные офицеры полиции, правительственные чиновники, специально присланные расследовать дело, богатые дилетанты, имеющие больше денег, чем извилин, или иностранные шпионы, работающие на разведку своей страны. Иногда такие типы помогают вычленить некий простой, но очевидный вывод, который упустили более умные персонажи, или собрать улики и показания свидетелей таинственных происшествий. Но гораздо чаще они становятся обузой для протагонистов.

Профессиональные взаимоотношения

Персонажи такого рода способны послужить отличным фоном для протагонистов-Сородичей, стать им соперниками, помощниками или союзниками. Игроки могут даже выбрать эту роль для собственных персонажей, превратившись в сыщиков-консультантов, медиумов-детективов, знатоков оккультизма или научных исследователей, желающих помочь тем, кто страдает от странных явлений. Такое положение в обществе позволяет игрокам обрести широкий круг союзников и массу возможностей, а рассказчикам – столь же обширный спектр сюжетов и отправных точек для приключений.

Для некоторых Сородичей профессия сыщика-консультанта, столь ярко разрекламированная Артуром Конан Дойлем, станет удобной нишей. Такие персонажи могут оказывать услуги высокопоставленным особам и получать от них плату, и одновременно поддерживать целую сеть контактов с обитателями низов общества. Бруха могут увидеть в этом возможность преобразований, а Вентру или Ласомбра улыбнутся при мысли о тайнах и поводах для шантажа; Тореадор посчитают саму идею чрезвычайно эстетичной, а Гангрелам покажется интригующим собственный образ неутомимых охотников на злодеев. Тремеры и Джованни, скорее всего, окажутся сыщиками с отточенным умом, специализирующимися на вопросах оккультизма и одержимости и продирающимися сквозь причудливый лабиринт викторианского мистицизма с понимающей улыбкой на губах.

Сыщики также отлично подойдут на роль постоянных персонажей рассказчика, остающихся в игре на протяжении всего сюжета. Они могут посостязаться с героями в искусстве профессиональных детективов или работать вместе с ними, если дело затрагивает, например, интересы государственной важности. Если персонажи игроков являются специалистами в какой-либо области, сыщик может обратиться к ним как к союзникам, чтобы получить консультацию по этому вопросу («Профессор Джефферс, рад вас видеть! Буду вам очень благодарен, если вы выскажете свое мнение относительно вот этой надписи на санскрите…»). Опыт героев не обязательно должен относиться к сферам науки или магии: Сородич может быть охотником за сплетнями или светским львом, боссом портовой мафии или математиком-затворником, автором так и не опубликованного трактата о теореме о триномах[16].

Рассказчику стоит обдумать возможность установления дружеских отношений между сыщиком и вампиром, ведь в этом случае первый будет полагаться на опыт каинита, а сам станет для него ценным союзником и полезным инструментом. Однако это способно и осложнить ситуацию, так как детектив способен вплотную подойти к нарушению Маскарада. У вампира, конечно, есть подход к другу, и ему легче проконтролировать сохранение тайны, однако он рискует потерять гораздо больше, если возникнет необходимость изменить память сыщика, покалечить его, убить или сделать с ним что-нибудь еще. Отношения никогда больше не будут прежними и в случае, когда каинит будет вынужден использовать Доминирование или аналогичные Дисциплины. Расстроить или даже вовсе разрушить дружбу могут также и взятки, и угрозы.

Вампиру подойдет даже шапочное знакомство с детективом, когда все, что им известно друг о друге – это имя или, например, репутация, а лицом к лицу они не сталкивались. В таком случае любопытный или рассудительный сыщик или – еще хуже – опытный в оккультных делах может оказаться особенно опасным. Если Сородич занимается важным делом, присутствие следователя способно осложнить проблему: появится в самый неподходящий момент и увидит то, что не должен. Точно так же он может навлечь на себя опасность, из-за беспокойного нрава или потому, что приходит к неверным умозаключениям, или просто является ходячей угрозой Маскараду благодаря своему новому пониманию паранормальных явлений. Физическое устранение такого детектива вряд ли станет верным решением, если он – фигура публичная, или его смерть нельзя списать на «сопутствующие потери». Узы Крови помогут, если их замаскировать под наркотическую зависимость. Можно также подобрать сведения для шантажа, чтобы создать нужное настроение в определенных кругах общества, или же затеять интересное расследование в качестве ловушки для сыщика, знающего чересчур много: итогом того и другого станет публичное унижение или смерть.

Наконец, всегда найдутся детективы, которые выстраивают свои умозаключения тщательно, последовательно, логически безупречно внешне, но в результате делают в корне неверные выводы, которые, однако, кажутся публике правильными. К этой категории относятся одержимые своим делом ученые, разоблачители подлинной сверхъестественной активности и оккультисты, уверенные в том, что за всяким их решением повернуть за угол стоят некие мистические силы. Сюда же можно отнести и сторонников теорий заговоров, старающихся увидеть истину за преступлениями Джека Потрошителя; священнослужителей, отчаянно ищущих признаки божественного вмешательства и даже юнцов, служивших в полиции и теперь пытающихся устроиться в жизни в качестве экспертов-консультантов. Из таких сыщиков получаются отличные «долгосрочные» союзники, или, скорее, послушные орудия, агенты и дезинформаторы – и они помогают достичь нужного уровня напряженности или рациональности.

Вампирам, однако, стоит всегда оставаться настороже. И на старуху бывает проруха, и подобные глуповатые личности могут, по воле Бога или злобе Сатаны, понять все правильно.

_______________________

[1] На самом деле Гиньоль – персонаж традиционного французского ярмарочного театра, схожий по характеру с английским Панчем, Полишинелем или Петрушкой - драчун, плут и весельчак. “Панч и Джуди” - традиционный английский ярмарочный театр.

[2] Макс Морей (1866 – 1947) – французский драматический актер, драматург, театральный режиссер. Параллельно с театром “Гран-Гиньоль” возглавлял парижский театр Варьете.

[3] Речь об одноименной поэме Джеймса Милтона Хэйеса (1884 - 1940), написанной в 1911 году для сцены в жанре драматического монолога. По сюжету герой крадет драгоценный камень (очевидно, изумруд) из глазницы золотого идола где-то в Непале, после чего вскорости погибает от рук почитателя этого идола.

[4] Монтегю Родс Джеймс (1862 – 1936) – английский писатель, историк, специалист по средневековью, крупнейший мастер рассказа о привидениях. В числе авторов, считавших себя учениками и последователями Джеймса, – Говард Лавкрафт и Стивен Кинг.

[5] Возможно, отсылка к альбому «Reign In Blood» хэви-метал группы «The Slayer», основной темой которого стала деятельность нацистских врачей-садистов в концлагерях.

[6] Урановая смолка – наиболее распространённый минерал урана. Открыт в Саксонии в XVII в. (тогда его называли pechblende (от нем. «смола» + «обманывать»)). В 1789 г. немецкий химик М. Г. Клапрот восстановил извлечённый из смолки минерал до металлоподобного вещества, которое назвал ураном. В 1898 году супруги Кюри смогли выделить из этого же минерала элементы полоний и радий, что подстегнуло исследования эффекта радиоактивности.

[7] Рассказ Эдгара Аллана По “Падение дома Ашеров” (1839-1840) повествует о брате и сестре Ашерах, живущих в чрезвычайно мрачной обстановке. Образ их поместья играет первостепенную роль в создании ощущения угнетающей атмосферы, которая царит в доме. Об этом рассказе также упоминается в основной книге линейки (глава V).

[8] Речь идет о «феях из Коттингли» (англ. the Cottingley Fairies) – серии фотографий, сделанных в 1917 – 1921 годах двумя девочками-подростками, Элси Райт и Френсис Гриффитс. Фотографии должны были служить доказательством реальности существования «маленького народца». Только в 1983 году журналисты сумели выудить из пожилых дам признание в фальсификации. Сэр Артур Конан Дойл до самой своей смерти в 1930 году непоколебимо верил в подлинность фотографий.

[9] Имеется в виду Шотландский Хайленд (Highlands of Scotland) – Северо-Шотландское нагорье, горная северо-западная часть Шотландии, занимающая 2/3 ее территории. Народное название «Хайленд» появилось, чтобы подчеркнуть резкие различия в образе жизни шотландских горцев и равнинных шотландцев, земли которых назывались Лоуленд (Lowlands).

[10] Бёрдсли, Обри Винсент (1872 – 1898) – английский художник-график, иллюстратор, композитор и поэт. Его работы отличались мрачностью, нарочитым символизмом, гротескной эротикой. Иллюстрировал роман Томаса Мэллори «Смерть Артура», а также произведения других авторов – О. Уайльда, А. Поупа, Э. По, – затрагивавших темы истории и мифологии.

[11] Велунд – персонаж изначально скандинавских, а позже и древнегерманских легенд. Позже преобразовался в бога-кузнеца германских и англо-саксонских легенд, сохранив (либо унаследовав) при этом отличительные черты античного Гефеста/Вулкана (искусство кузнеца, загадочность, могущество, власть над огнем и хромоту). В различных версиях мифов ему приписывалось создание мечей Артура и Беовульфа. В «Старшей Эдде» Велунд – князь альвов, народа эльфов. Вероятно, поэтому в оригинальном тексте его называют «Повелителем Осени». Позже его образ оказался связан с нечистой силой (ср. с деталями образа Воланда у Булгакова). Интересный факт: в Англии, в графстве Оксфордшир, есть погребальный курган эпохи мегалита, называемый Вейланд-Смити (Кузня Вейланда). В народе существовало поверье, что, если оставить на ночь рядом с курганом коня и серебряную монету, наутро скакун окажется подкованным.

[12] Гуаньинь – божество китайской, корейской, вьетнамской и японской мифологии, выступающее преимущественно в женском обличье; спасает от бедствий, помогает зачать и родить детей, покровительствует женской половине дома. Почитается практически во всех конфессиях Китая, а также в буддизме, где изображается с одиннадцатью головами и тысячей рук.

[13] Собрание папирусных кодексов, обнаруженное в конце 1945 года в районе египетского селения Наг-Хаммади. В общей сложности были обнаружены тринадцать книг, две из которых местные крестьяне успели сжечь. Тексты написаны на коптском языке и представляют собой тексты гностического христианства, их содержание значительно изменило представления о раннем развитии религии.

[14] Джон Сайленс – персонаж серии повестей Элджернона Блэквуда (1869 – 1951), английского писателя и путешественника, классика литературы ужасов первой половины XX века. Блэквуд интересовался оккультизмом и мистикой с юношеского возраста, однако объединил свое увлечение с литературой лишь в возрасте тридцати лет, познакомившись с учением Герметического Ордена Золотой Зари. Сайленс, названный автором «медиком необыкновенных способностей» («physician extraordinary»), по сюжету занимается тем, что в качестве детектива-одиночки расследует дела, так или иначе связанные со всяческими сверхъестественными событиями.

[15] Солар Понс – герой детективных историй, написанных Августом Дерлетом, а после его смерти – Бэзилом Коппером. Он создан в подражание Шерлоку Холмсу и наделен авторами весьма сходным характером, методикой работы и сюжетными обстоятельствами. Основное отличие от рассказов Конан Дойла – время действия (20-е гг. XX в. вместо конца XIX в.). Некоторые рассказы о Понсе намекают на аналогичные расследования Холмса: например, «Оборотень в Тоттенхэме» (Понс) и «Вампир в Суссексе» (Холмс). Август Дерлет, кроме создания рассказов о Понсе, известен своим увлечением творчеством Говарда Лавкрафта и помощью писателю в издании и продвижении его произведений.

[16] Усложнение бинома Ньютона для трех членов. Вероятно, авторы намекают на образ профессора Мориарти, о котором в рассказе А. Конан Дойла «Последнее дело Холмса» говорится: «Когда ему исполнился двадцать один год, он написал трактат о биноме Ньютона, завоевавший ему европейскую известность».