Вторая часть перевода Пролога и двух сказок из Dark Ages: Fae

В приведенном ниже тексте содержится перевод второй части Пролога и двух сказок из Dark Ages: Fae за авторством Эльринг.

Теперь я верю, что смертная женщина о чем-то подозревала. Догадывалась, что нечто произошло с ее дочерью, и потому она непрестанно косилась на Бриджет и никогда не сводила с девочки глаз. Женщина частенько поглядывала через плечо, следя за тем, что делает малышка, как если бы она имела некие предчувствия об истинном положении дел и, вероятно, чувствовала, что за ней следят. И в самом деле, это было недалеко от истины, поскольку теперь я был там гораздо чаще, решив, что больше не позволю течению времени ускользнуть от меня еще раз. Да и, кроме того, люди растут намного быстрее деревьев или фей. Поэтому я наблюдал и ожидал того дня, когда она подрастет достаточно, а я смогу выйти из леса и прочитать по ее лицу, что она все еще помнит меня. Конечно, Гарэйн хочет быть первым, кто попробует приблизиться к ней, когда на то придет время. Я знал, его честь не позволит ему поступить иначе. Но я не мог удержаться от того, чтоб не вообразить, каково это было бы, если бы я первым сделал это. Как это восхитительно – держать ее руку и заново знакомить девочку со всем, чего она лишилась.
Я признаю это сейчас. Я был одержим. Временами я проскальзывал в комнату, где она спала, и наблюдал за ее дыханием. Я даже привык к смертным мужчине и женщине, что заботились о ее довольстве и безопасности, хотя я по-прежнему почти не беспокоился о смертных. Бриджет была центром моего мира, а я только наблюдал за тем, как она становится все женственней. Я с нетерпением ждал, когда смогу сказать ей правду - о том, что она не человек, но много больше этого.
А потом они явились все разрушить. Священники в своих епитрахилях высовывались из повозок, присваивая пустые поля для своей Церкви. Смертные - скот; они ничего не могли сделать против подобных таким. Они вовсе не сражались за старые привычки – и даже если б стали, то все равно враг превосходил их. Потому я получил свой шанс прежде Гарэйна, и его ярость сравнялась по силе с моей. Мы не медля покинули замок – все феи, бывшие там, и решили разбить нарушителей прежде, чем они полностью уничтожат те несколько клятв, что мы оставили, и навсегда отвратят людей от старых обычаев. Но, к нашему изумлению, распятия, что они повесили над дверьми жилищ, опаляли наши души насквозь и заставляли наши кости скручиваться в муках, но это было ничто по сравнению с агонией от хождения по земле, выбранной для их церквей. Мы злобно выли и кричали, но пытались пройти через эту муку, уверенные, что никогда не проигрывали ранее и не проиграем впредь. Но только не в этот раз. Мы вернулись в замок, и плотники продолжили возведение церкви, и не было ничего, что мы могли бы противопоставить им.
По меньшей мере, Гарэйн и я решили, что Бриджет не должна иметь никакого отношения к этому жестокому месту, этим извращенным культом. Хотя она пока что не достигла полной женственности, но уже была близка к тому, мы условились, что я буду защищать и обучать ее, пока не придет время для ее Благословения. Эльзабет вызвалась помочь мне, и мысль о Присцилле и Бриджет, играющих вместе, понравилась мне. Они же почти сестры, в конце концов.
Той же самой ночью мы снова прокрались в деревню, Гарэйн и я. Мы попросили Эльзабет сопровождать нас, так как из всех местных фей она одна постигла людей и их пути, и потому могла быть полезна, если мы столкнемся там с какими-то проблемами. Сама мысль о том, что мы можем пострадать от каких-то простых смертных, была странной и причиняла беспокойство, но Гарэйн и я вскоре согласились, что слишком многое поставлено на карту для того, чтоб быть опрометчивыми. Он сильно изменился, с тех пор как церковники прибыли в Хаданов Ручей. Перворожденный не проявлял заинтересованности в отношении моих рассказов о частых визитах к Бриджет – о моменте, когда я наблюдал, как она плескалась с друзьями в ручье, и смотрела тогда прямо на меня, хотя я был скрыт Туманами. Она видела меня в этот день, я знаю это, а значит, я должен был действовать. Я должен был увести ее прочь сразу, прежде чем это стало слишком поздно. Но я не сделал ничего.
Мы были уверены, что смертная семья Бриджет, по меньшей мере, все еще будет верна старым обычаям. Ложь церкви не смущала их. Они держались за клятвы более сильно, чем любая другая семья во всем Хадановом Ручье. Эльзабет утверждала, что ходила к их порогу в поисках свежих сливок и часто находила их. Из всех людей, они единственные помнили нас и хранили данное нам слово. И потому мы решили, по крайней мере, защитить их - настолько хорошо, насколько мы можем. Мы даже обсудили переселение их в другую деревню, в какое-нибудь место под нашей защитой, где они смогут избегать священников, и дальше живя в полной гармонии.
Когда мы прибыли, я встревожился, заметив отсутствие на пороге привычных крынок со сливками, но Эльзабет заверила меня, что они не обязаны были кормить нас каждую ночь, и, к тому же, в последнее время их подношения стали менее частыми, поскольку в их доме появился новый младенец. Я даже и не заметил, что смертная женщина была с ребенком, настолько я был увлечен наблюдением за Бриджет.
Мы с легкостью проникли в дом. На сей раз дверь была не заперта вообще, и мы вошли, не нуждаясь в высвобождении наших Доминионов. Мы прошли мимо смертных, лежавших в их кроватях, мимо колыбели, что вмещала прежде Присциллу и Бриджет, а сейчас – укачивала новорожденного мальчика. Он заворчал во сне, когда мы проходили мимо. Наконец, мы приблизились к Бриджет, лежащей в безопасности, под грубым шерстяным одеялом на соломенном тюфяке. Ее кожа сияла в лунном свете, как доказательство ее фейского наследия – для тех, кто знал, что оно есть – и была столь прекрасна, что я совершенно забылся. Прежде, чем Гарэйн смог сказать хоть слово, я пожелал, чтоб она увидела меня. Наклонился, положа руку ей на плечо. И разбудил ее, несмотря на то, что это было не мое право – сделать так.
Прикосновение обернулось агонией. Моя кора затрещала и вспыхнула, а все тело сотрясала дрожь. Это было столь же мучительно, как если бы я прошелся по их проклятой церковной земле, но я не смог убрать руку. А в это время, сквозь пронзительный звон в ушах, я слышал другой звук – пронзительный, он поднимался все выше и выше. Когда я, наконец, смог отдернуть руку, я понял – это кричала Бриджет.
Натянув одеяло перед лицом как щит, она удерживала что-то перед собой, предмет, сверкавший подобно клинку в лунном свете. Серебряный крест. Боль опять вонзилась мне в голову ножом, когда она закричала на меня:
- Чудовище!- раздался ее дикий крик.
Ее смертные опекуны повыскакивали из постелей, что-то бормоча в гневе и страхе - а крик Бриджет мог разбудить целую деревню.
Я не боялся их или, во всяком случае, так успокаивал себя, но одна мысль о столкновении со священниками с их волшебной водой и песнопениями… это было слишком для меня. Я отступил к блаженной темноте в углу комнаты и призвал Туманы так, чтоб люди больше не смогли меня увидеть.
Гарэйн и Эльзабет не выдержали. Это было слишком мучительно – оставаться в обществе Бриджет или вообще в деревне. Они пытались изгнать нечистых духов, что Церковь наслала на крестьян, они пытались спасти Бриджет, но они не могли. Пока они делали это, показались священники и, едва войдя, сразу начали разбрызгивать свою волшебную воду по комнате. И она так шипела и курилась, что Гарэйну и Эльзабет не оставалось ничего иного, чем сбежать.
Я наблюдал, как Гарэйн Приносящий Слезы разомкнул свои уста, чтоб заговорить, и я ощутил прилив надежды. Теперь, возможно, эти люди научатся уважению к фейри, когда его голос превратит их в ребятню, плачущую навзрыд перед лицом такой красоты.
Когда он вдохнул, чтоб заговорить, один из священников выставил перед собой маленький кусочек хлеба и зашептал что-то на странном человечьем языке. И голос Гарэйна умер в его горле. Армии падали пред силой его голоса, но один смертный священник с кусочком благословленного хлеба заставил замолчать Приносящего Слезы.
Эльзабет взяла его руку и, призвав Доминион Сумерек, была такова. Я не держал на нее зла из-за ухода. Она знала, что я могу избежать опасности столь же легко, но я хотел сделать нечто большее.
Когда я тоже собрался уходить, я на мгновение сбросил Туманы и, обрушив кулак на дверь, выкрикнул:
- Помните нас!
Это было все, что я смог придумать. Гарэйн сложил бы лучшую речь, и его голос не звучал бы подобно скрипу ветвей. Но слова не имели значения. Я Высвободил Рассвет, едва моя рука обрушилась на обработанные брусья дома, и тот разлетелся на куски, и сам разбился на тысячи кусочков, а смертные, включая Бриджет, плакали, наблюдая это в страхе.
После этого мы вернулись в замок. Ничего нельзя было сделать; и было ясно, что Бриджет потеряна, а мои друзья не желали оставаться и смотреть, что именно священники будут делать со своими водой, крестами и песнопениями. Гарэйн заперся в своих покоях, а вот Эльзабет пыталась разыскать меня. Я нашел прибежище в моей роще, залечивая раны среди ив, где я вновь ощущал безопасность, а она – ворковала над моей почерневшей рукой и некогда серебристой корой на ней. Она не могла сделать для меня большего, но и этого было достаточно, чтоб ощутить ее прикосновение и наблюдать, как она зажмуривает свои желтые глаза, когда улыбается, чтобы ободрить меня.
Какое-то время спустя я поговорил с Гарэйном. Я думал о стольких многих вещах, что мог бы сказать ему. Я хотел рассказать ему о странной водной церемонии, что люди совершили над Бриджет , и что в итоге полностью лишила ее своего наследия. Я хотел бы намекнуть, что эта месть была даже лучше, чем какая бы то ни была другая, кою он смог бы придумать для новой Бриджет, не мертвой, но потерянной навеки. Бефет мог сам посетить деревню, если бы ему сказали, где она, и увидеть, что осталось от его дочери. Я хотел сказать Гарэйну, что он, в конце концов, все же оказался победителем. И, кроме того, Присцилла по-прежнему будет Посвящена в наш Двор.
Я мучительно осознавал, как неискренне и жестоко все это звучало бы. Я не сказал ему о том, только лишь промолвив, что я сожалею. Гарэйн кивнул и промолчал. На самом деле, я не слышал, чтоб он произнес хоть слово с той ночи. Как прежде, он носит свою броню и готовится к приближающейся войне, но еще ни разу с тех пор, устно или ни на письме, не упомянул имена Бриджет или Бефета, или даже Люсель.
И, пока он молчит, у меня нет больше причин плакать.

* **
- Ты боялся?
Тот, кто говорил, был выше и старше, но, тем не менее, его голос слегка дрожал.
- Нет,- ответил тот, кто пониже. Они были братьями, и обманывали друг друга подобным образом много раз. Пауза.- Ты боишься? Когда М…
-Не произноси ее имя, ты, идиот!- младший брат бросил колкость в ответ.- Ты желаешь вызвать ее гнев? Ты же знаешь, что если ее разозлить, она придет к тебе безобразной. Одетая в лохмотья и безобразная, как наша тетка, ты знаешь…- Младший скорчил рожу:- Но ты боишься?
- Я помню страшные истории,- сказал старший брат.- Я помню, как отец сказал что М…,- он запнулся и продолжил,- что она приходит к юношам и сковывает их тело и их язык так, что они не могут ни пошевелиться, ни сказать хоть слово, и что она развлекалась с ними до утра, а после - содрала и съела их кожу.
Младший брат захныкал:
- Но это же неправда. Она не хочет причинить тебе вред.
- Что она хочет тогда? - Старший брат только улыбнулся. - Ты разузнаешь это сегодня ночью, я думаю. С днем рожденья.

Вдвоем они держали путь навстречу дому , неся свои корзины на плечах.
- Только помни, не произноси ее имя.
- Что случится, если ты это сделаешь?
Старший брат посмотрел в сторону их дома, и пытался принять более умный вид.
- Никто не знает. Некоторые говорили, что она съедает твое сердце, - младший брат ловил ртом воздух.- Другие - что просто уходит и никогда больше не возвращается, а третьи - что обращается в камень.
- Выходит, с помощью этого мы можем от нее избавиться,- воскликнул с надеждой младший брат. Старший рассмеялся.
- Возможно. Или она может убить тебя. И, кроме того, она не причинила мне ничего плохого. - Он с гордостью задрал нос.

Мара шла позади них, одетая в Туманы, просто еще одна крестьянка, и не более. Мальчики, если бы они остановились и огляделись, могли бы заметить теплый туман вокруг их лодыжек; но они были молоды и не посмотрели.
Мара помнила старшего брата, помнила его ужас от ее истинного облика, который, как он сказал, был безобразен, когда она прокралась в его постель два года тому.
Но он понимал – однажды она успокоила его тело, и заставила умолкнуть его голос, он понимал, чего она желает, и он был согласен. Он проник под Туманы и струился с ней, возлег с ней, любил ее той ночью.
Его брат сделает то же самое? Он откажет ей? Он назовет ее имя и заставит ее уйти?
Мара обернула Туманы вокруг себя плащом, и проследовала за мальчишками к дому. Ее захватил азарт
Этой ночью она сможет найти любовь.

***
Людей решили жить у основания горы, и все же они были удивлены, когда гора упала.
Эльзабет наблюдала с холма. Ее глаза сверкали, как у кошки, когда она вытерла свежие сливки со своих губ – а горы пели ей. Они напевали о лишениях, времени и красоте потеплений и похолоданий в течение месяцев. Эльзабет принадлежала к Весеннему Двору, а значит, она могла лучше, чем другие феи по достоинству оценить момент, когда закончатся холода и начнет теплеть. Она пригнулась в тени гигантской ивы и наблюдала за жителями деревни.
Быть может, она испытывала жалость к ним, но судьба есть судьба. Горы пели, и Эльзабет надо было исполнить клятву.
Конечно, люди не помнили клятву. Они помнили, что надо оставлять сливки для Эльзабет, но не всегда - другие деревни в этом отношении были лучше. Да, люди не забывали развесить железо на дверь, чтобы не пустить троллей и других диких спрайтов, но в последнее время они использовали его, чтоб подковать лошадей и на другие подобные варварства.
Эльзабет услышала песню горы, говорившей ей о том , что люди нарушили клятву, и потому она пела в ответ. Ее маленькое тело отвердело, а глаза поменяли цвет от золотистого – через зеленый – на черный. Ее волосы застыли в каменные пряди, а каменная же крошка посыпалась из ее уст и ушей. Она потянулась вверх, а затем обрушила свой маленький кулачок о землю, взяв свой контроль над Доминионом Рассвета – власть над землей и камнем – и Высвободила его.
Где-то на вершине горы, валун зашевелился, высвободившись из впадины. Может быть, он упадет, на следующий день или уже в следующем году, но он упадет; и потому Эльзабет не чувствовала себя виноватой, толкая его. Люди обещали прекратить выработку, когда они достигнут Черного Стекла (Black Glass); но сменились поколения, прежде чем люди его достигли, и они забыли проявленную милость, которую перворожденный, отец Эльзабет, оказал им, впуская их в прииск вообще . Ее отец дал им инструменты, и затем разрешение копать сих путь в горе, даже обменял родную дочь на Эльзабет много лет спустя. Но к тому времени, они забыли клятву , а вчера - достигли Черного Стекла.
Некоторые из них тогда ощутили клятву. Иные из них видели темное мерцание от камней и хотели остановиться. Но большинство из них не сделало этого.
- Берите от горы, что возжелаете, - прошептала Эльзабет в ночь, - но покиньте мое Черное Стекло, потому что оно священно, как кровь возлюбленных для меня.
Ее губы терлись друг о друга, как камень по камню. Высвобождение было почти полным.
- Примете Черное Стекло - и примете с ним всю гору.
Когда валун прокатился по горе по направлению к деревне, задевая по пути сотни своих меньших малоустойчивых братьев, Эльзабет пришло в голову, что люди могли просто не понимать клятвы. Уже не важно. Судьба – есть судьба.