Строфа первая: Свободное падение

Уильям Джеймс, «Энергии Человека».

Когда я просыпаюсь, идет дождь. Холодные жесткие полотнища воды с ревом обрушиваются на парковку, как разозленные солдаты. Моя теплая постель пуста. Ария ушла. На миг мое сердце чувствует себя, как мостовая снаружи. Потом я вздыхаю и перекатываюсь на другой бок. Наверное, некоторые вещи не предназначены продолжаться долго.

Простыни кажутся моей коже грубой мешковиной. Не находя покоя, я наконец решаю подняться. Когда я шлепаю в душ, свет, просачивающийся сквозь шторы, выглядит, как старый кофе. Странно: под моими ногами деревянный пол кажется грубым, нешлифованным. Это не неприятно, просто… текстура чувствуется лучше, чем раньше. Я с любопытством останавливаюсь и провожу по поверхности пальцами ног. Нахлынувшая волна возбуждения выплескивается моим пятым оргазмом за эту ночь. Когда меня перестает трясти, комната кажется более холодной. Что со мной происходит?

Кафель в ванной несет другие ощущения. Его прохлада и гладкость успокаивает мои разболтанные нервы.  Как будто в замедленном режиме воспроизведения, я плыву по полу, и о мои подошвы трется коврик более пушистый, чем казалось раньше.  Роскошно. Я ступаю на него и зарываюсь пальцами ног в ворс. Странно: мы принимаем как данность так много вещей! Издалека доносится раскат грома, а я отдергиваю занавеску и вызываю из крана шипящую воду. Обузданный дождь. Я переключаю напор с крана на душ и пробую воду рукой.

Секунды текут, как часы. Шторм, бушующий в моей собственной ванне, щекочет мою ладонь, и ощущения проносятся по моему телу, пока моя воля не уступает и еще один оргазм не вырывается наружу. Наконец, я ступаю в наполненную паром ванну и ласкаю себя потоками воды. Снаружи опять гремит гром, на этот раз ближе. Внезапно становится недостаточно даже этого экстаза.

Внезапный импульс. Посмею ли я последовать ему? Задняя дверь недалеко. На улице темно. Никто не увидит меня. Вздрагивая, я внезапно болезненно жажду ощутить настоящий шторм кожей, ощутить лужи ногами, ощутить свои спутанные волосы на лице. Поколебавшись – кажется, несколько часов – я отключаю воду и направляюсь к двери. Что же я делаю? Опять внезапный прилив паники. Что подумают Джим и Марси? Конечно, к этому времени они уже проснулись. Эта мысль почти останавливает меня: танцевать нагой под дождем, пока на меня с хохотом глядит весь квартал. Страх примораживает меня на полпути к двери. Я не могу выйти туда.

Задняя дверь открывается. Конечно, это Ария, нагая и мокрая насквозь, с дикой улыбкой во все лицо. Меня охватывает порыв холодного ветра, пришедший снаружи. «Пошли наружу, Кэсси, - шепчет она. – Там как в раю».

Я следую за ней, разумеется, и поток новых ощущений обрушивается на меня, как только я ступаю через порог. Стылое железо, мокрое от дождя. Яркие вспышки из облаков, ворчание надвигающегося грома. Хлещущая ледяная вода и теплая кожа под моими пальцами. Ария выводит меня из дверей и в дождь, как молодая мать, показывающая всем новорожденную. Невероятное ощущение. Она терпеливо отводит мои руки, прикрывающие грудь, раскидывает их в стороны, толкает меня вперед и закрывает собой дверной проем. Я стою нагая среди шторма и воздаю ему почести, как божеству.

Чего я так боялась?

С закрытыми глазами я позволяю дрожи бежать по моему телу волна за волной. Прикосновение теплых пальцев, ладоней, рук, грудей вырывает меня из сосредоточения. Ария обнимает меня всем телом, прижимается теснее, сдавливает меня в объятиях, медленно поворачивает лицом к себе. Как и раньше, я чувствую себя беспомощной, как щеночек. Она целует меня – медленно, глубоко, бесконечно долго.

Рассвет наконец высветлил тучи, и дождь угас до мороси. Я не знаю, когда мы оставили балкон и вернулись внутрь. Но, если кто-то и видел нас, я об этом никогда не слышала. И, честно говоря, никогда не беспокоилась.

Уроки начинаются

 Ария называет его «Волк», и это имя, хотя и банальное, подходит ему: высокий, поджарый и бородатый, он рыскает по ту сторону стойки, как беспокойный зверь, уставившись в никуда. Темно-русые волосы ниспадают на его спину и обрамляют лицо одновременно приятное и зловещее. Карие глаза разглядывают что-то загадочное за пределами стен магазинчика, и мне становится интересно: что он такое видит, чтобы так улыбаться. Еще вчера я не обратила бы внимание на этого длинноволосого укурка. Сейчас он выглядит притягательно.

В магазинчике из скрытых колонок пульсирует какой-то техно-этнический бит. Я слышала его раньше и никогда не любила этот стиль, но сегодня утром он кажется свежим, как удар грома на рассвете. Когда мы с Арией поднялись, я позвонила на работу и сказалась больной, а потом она привела меня сюда, чтобы, как она это назвала, найти наставника для моей «новой жизни».

«Я не могу научить тебя всему, что тебе нужно знать, - заверила она меня, ероша мои волосы. – Я знаю танец, но не могу научить тебя его шагам. Но я знаю того, кто сможет. Волк». Несмотря на мои возражения, она одела меня в свои вещи и перерыла мой шкаф, подбирая себе новые. По ее настоянию мы вышли босиком. Я уже натерла ноги, но не жалею об этом. Я никогда так раньше не ходила.

Я словно в шоке, словно в трансе, словно в осознаваемом сновидении. Все вокруг кажется нереальным. Шум из душа, который мы принимали утром, все еще звучит в ушах, и весенний ветерок шуршит моей юбкой – юбкой Арии. Я не стала бы одевать нечто подобное сама - она  настолько бумажно-легкая, что кажется, будто ее вовсе нет, - но она так мягко трется об мои ноги, что я принимаю ее.  Я чувствую себя дурой. Я чувствую себя изгоем. Я чувствую себя переодетым тайным агентом. Пока что я продолжу играть в эту игру. Она мне нравится.

Опять в лавке. Волк куда-то уставился, а мы пробираемся к прилавку мимо черных футболок, фетишистских шмоток и разноцветного тряпья, привезенного из Индии. И кто носит подобное дерьмо?.. Приятель Арии волосат, с голой грудью под жилетом оленьей кожи. Черная татуировка с изображением его тезки украшает его правую руку. «Волк! – Зовет Ария, - Волк!»

Он стряхивает мечтательную задумчивость и глядит прямо на меня. «Извините… Могу чем-то помочь?»

«Волк, познакомься с Кэсси». Голос Арии неожиданно заставляет его смотреть в глаза ей, а не мне. «Это о ней я тебе рассказывала».

«Я не видел тебя какую-то минуту, Ария». Он смеется – мурлычущий смешок. «Рад познакомиться, Кэсси». Он протягивает мне руку, глаза глядят на меня оценивающе. Я протягиваю свою; когда они встречаются, я чувствую искру, вроде статического разряда между рукой и дверной ручкой. Волк тоже его чувствует. Он снова мурлычет. «Черт, Ария. Если бы не волосы, она сошла бы за твою сестру».

Я удивлена. Я совершенно не думала, что мы похожи.

«Она только что проснулась, этим утром, Волк. Обращайся с ней бережно».

Обращаться со мной? Бережно? Я скрываю внезапный всплеск паники за смехом. «Мы все проснулись этим утром».

«Не совсем так, - заверяет меня Ария. – Сегодня кое-что отличается».

***

Вопреки собственному желанию, я позволяю Арии оставить меня с Волком. За магазинчиком начинается коридор. Мы следуем за Волком в освещенную свечами комнату, тесную от персидских ковров и запаха благовоний. Пока мы спускались, мой страх рос. Меня обязательно скуют наручниками, заклеймят, изнасилуют, продадут… список ужасов растет, пока мы не достигаем комнаты. Мои стертые ноги рады ковру. Как я ни напугана, комната кажется уютной. «Садись, пожалуйста» - предлагает Волк, показывая на кучу подушек. Я благодарно сползаю на нее, пока Ария прощается.

  Когда она уходит, возвращается страх. Холодный. С потрескиванием ползающий по всей моей коже, как электрические паучки. Я одна в подвале с незнакомцем, бородатым наркоманом с дьявольской улыбкой и устремленными куда-то далеко глазами. Он ничего не говорит и только глядит на меня, пока берет с полки кубок толстого стекла, наливает вина и ставит стакан между нами. Мой ход, полагаю. Я отталкиваюсь от кольца, которое он носит, дымчатого синего камня, светящегося внутренним светом, в переплетенной золотой оправе. «Красивое кольцо, - наконец говорю я. – Что оно значит?»

Он наклоняет голову набок, чтобы посмотреть на него. Застенчиво, как подросток на первом свидании.  «Спасибо. Это нечто вроде фамильной драгоценности».

«Чьей?»

«Это долгая история», - отвечает он. И так начинается мое посвящение.

История, часть первая: Начала

У. Блейк.

Этот мир, говорит он, не первый мир и не последний, он – лишь миг остановившегося времени. Это все, что представляет из себя время – череду застывших моментов, бесконечное «сейчас», никаких «тогда» или «когда». Это звучит запутанно, но это жизненно необходимо, чтобы понять, откуда взялось кольцо. Когда его делали, время измерялось не секундами или днями, а временами года, когда созревали урожаи или приходили зимы. Тогда время длилось дольше, и люди, хотя и бедные, были счастливее. Жизнь проживали, а не наблюдали.

Наши люди знают то, что знали древние люди. За сезонами скрывается пульс. Если ты слушаешь внимательно, вдали от современного шума и напряжения, то можешь его услышать. Он вьется вместе с музыкой, пульсирует в шепоте возлюбленных и в венах под твоей кожей. Божественный Пульс. Лакашим. Сердцебиение Мира. Когда времена года менялись, как дни, мы все чувствовали этот пульс, и мы были намного более живыми. Некоторые чувствовали пульс лучше других, и эти немногие могли становиться единым с Лакашим, изменяя сущее в своих целях. Другие боялись их, или почитали их и называли их шаманами или художниками или безумцами – они все были одинаковы. Именно они сделали кольца – из углей, и камня, и крови Матери Земли, и кольца скрепили договор – память Лакашим.

Я слушаю, и Волк рассказывает мне о происхождении искусства и прозрения. Согласно некоторым теориям, человеческая осознанность – способность воспринимать этот самый «Лакашим» - возникла, когда приматы попробовали на вкус галлюциногенные грибы и растения. Ощущения распахнули двери абстрактного мышления и мистического прозрения, а это проложило дорогу сонму других талантов. По мере того, как мы становились сложнее, эти двери закрывались, и в итоге только избранные могли осознать сам факт того, что они существовали.  И эти немногие создали кольца и передали их своим потомкам. Это мы.

Ты можешь называть нас культом – Культом Экстаза. Люди называли нас Провидцами Кроноса, Новыми Романтиками, Бонпо, Сахаджийя, Лос Савиос Локос, Потерянными по времени и тучей других имен, не все из которых были сильно вежливыми. Мы – мастера безумной мудрости, танцоры Божественного Пульса, извращенцы и дикари, которые в просветлении творят то, желание чего остальные подавляют из страха. Мы – наследники кольца, искусники реальности.

Когда я выражаю свое недоверие, он вручает мне бонг. Старый, на вид – реликвия шестидесятых годов, и бывший в частом употреблении, если судить по запаху. Я качаю головой. Я не курила с колледжа.  «Не надо ничего курить; просто закрой глаза и почувствуй». Заинтригованно, но со скепсисом, я так и поступаю.    

Внезапно я оказываюсь на столе, и залитая солнечным светом комната разворачивается вокруг меня, видная на все 360 градусов. Шок достаточно силен сам по себе, но по-настоящему мне кружит голову пришедший с ним поток ощущений. Морская соль. Старый косяк. Немытые тела. Хмельные голоса. Свет ощущается неясно, а птицы снаружи кричат хрипло, почти насмешливо. Мое место отдыха захламлено бутылками, зеркалами и журналами, и я обнаруживаю, что не могу пошевелиться. Все пропорции исчезли, все вокруг кажется намного больше, чем раньше. Я пытаюсь посмотреть вниз и понимаю, что не могу и этого. 

«Эй, Клео, где бонг?» - спрашивает грубый голос с акцентом. С одной стороны появляется человек, голый и пошатывающийся. «На столе» - следует ответ. Надо полагать, Клео. Глаза человека слегка расширяются. «А, вижу». Он протягивает ко мне руку. Дерьмо! Это уже не смешно! Его пальцы, покрытые песком, смыкаются вокруг меня, он высоко поднимает меня в воздух, щелкает зажигалкой и обхватывает меня губами…

«Аааггхххх!» Я, отплевываясь, стряхиваю с себя видение. «Это еще что была за херня?»

«Это, - отвечает Волк, - магия. И она настоящая».

Так я открыла для себя истину за покровом. После этого я слушала намного лучше. Мы все маги, понимаете ли. Это наше право по рождению. Большинству людей никогда не доводится этого осознать. Мне довелось. Так же, как довелось Волку и Арии. Нас таких целая куча, довольно условно организованная во что-то, что он называет «традицией». Полагаю, он имеет в виду этот «Культ Экстаза».

По его словам, Культ зародился вместе с первыми чародеями, но по-настоящему собрался воедино во времена позднего средневековья. До этого времени нам подобные практиковали то, что хотели, и делились своими прозрениями со своими народами. Музыка, театр, виноделие и употребление наркотиков, - изначально все они появились как пути достигать Лакашим. Обряды вызывания видений, которые могли включать голодание, физические испытания или нанесение татуировок, стали ритуалами достижения зрелости в большинстве культур. Жизнь в те дни была коротка, так что всякая боль или удовольствие подводили ближе к Божественному.

Шаманы понимали связь между нашими эмоциями – священными страстями – и Лакашим. Со временем они стали мастерами созидания, проводниками, целителями, которые всегда искали вещи, ведущие к более значительным прозрениям или могуществу. Чтобы сфокусироваться, шаман мог плясать, есть пейот, пить сому или заниматься любовью с духами. Не всякому хватало отваги, чтобы смотреть на мир с такой точки зрения или жить с такой интенсивностью. Возникали другие формы магии, более легкие пути достичь Пульса Мира. Жрецы создавали богов, чтобы им поклоняться, затем выпрашивали у них милости. Книжники собирали факты, а ремесленники создавали устройства для того, чтобы помочь им понимать Лакашим. Догадливость есть у каждого, так что все эти методы работали. Несмотря на свои различия, все эти искатели понимали: достижение их целей требует того, чтобы прорваться сквозь ставни смертного восприятия и увидеть вещи, как они есть.

Я спрашиваю Волка, что он имеет под этим в виду. Он на мгновение останавливается, потом протягивает мне кубок. «Прежде, чем ты сможешь изменять реальность, - говорит он, - ты должна воспринимать ее такой, какова она на самом деле». Он поднял кубок и взял мою руку. Стекло заставило мои пальцы слегка дрожать. «Это твердое стекло, так? Наполненное жидкостью и удерживаемое твоей собственной плотью и кровью. Твердые тела, так?» Я машинально кивнула. Он улыбнулся и прикрыл глаза. Я почувствовала потрескивание в воздухе, как будто он стал наэлектризован.  

Я вскрикнула от того, что увидела, и выронила кубок. Рука Волка мелькает. Я никогда не видела, чтобы кто-то двигался так быстро. Прежде, чем кубок пролетел половину расстояния, он поймал его, пролив на стол всего несколько капель. Прежде, чем они долетают, я вижу, как они расплываются, медленно рассеиваются, становясь мелкими брызгами… а потом они упали.

Я знаю, что мое удивление заметно. «Этому трюку я тебя как-нибудь научу. – Волк усмехается. – Пока что, пожалуйста, больше не роняй стакан. Просто посмотри на него».

  Я так и сделала. Там, где раньше было стекло, танцуют частицы, решетка тусклых голубых искр. Внутри этой матрицы ослепляющие яркие вспышки кружатся, как сияющий чай. Наши руки переплетаются, как циновки, лабиринтоподобные сети клеток и жгутиков, их целые миллионы, пульсирующие светом всех цветов спектра. Я смотрю, и дрожащий нимб выжженного оранжевого и мерцающего фиолетового света омывает мои кисть и запястье. Подобная же аура яркого, мерцающего розового цвета окружает руку Волка. Всюду, куда я гляжу, узоры находятся на месте твердых предметов, и все они движутся, смещаются, мягко пульсируют. Сквозь меня проходит дрожь. Матрица моих пальцев медленно сползает с узора-кубка, и Волк берет его у меня движением, напоминающим безупречно снятый фильм замедленного действия. Прежде, чем он это делает, я вспоминаю, как это уже происходило.

«Улавливаешь картину?» - спрашивает он, когда мир возвращается в нормальный режим. Я молча киваю. Как бы я могла не улавливать?

С течением времени вокруг священных страстей сформировались религии: храмы Астарты и Афродиты, более стихийные ритуалы Диониса и Фрейи, наркотические грезы Талока – Змея Видений и Га-О Ветророжденного, и вечное воспроизведение танца Шакти и Шивы. Танца, который заставляет мир вращаться. Другие люди, менее просветленные, но все равно ищущие мгновений блаженства, присоединялись к этому танцу с меньшей результативностью – и, как отметил Волк, с меньшей мудростью или дисциплиной. Святые ритуалы становились бессмысленными потрахушками. Безответственность вела к неконтролируемой магии, заболеваниям, привыканию, нежеланным детям и ревности партнеров – в общем, примерно как в современном мире. Хаос вел к репрессиям со стороны жрецов и королей. Храмы были разрушены, фаллические монументы разбиты, ритуалы запрещены. Священные или нет, страсти были объявлены вне закона. Разумеется, кроме как на войне. «…все средства хороши», в конце концов.

Приход Провидца

К наступлению Темных Веков наши люди были рассеяны. В Индии и Китае они формировали подпольные секты, передавая тантрические искусства своим ученикам. Провидцы ислама использовали гашиш и гурий, чтобы подчинять ассасинов своей воле.  В Америках и Африке Экстатики все еще совершали для людей ритуалы, но были избегаемы теми, кто обладал меньшим пониманием, чем они. На холодном Севере жрецы Одина вешались на деревьях в ожидании видений, в то время как христианские фанатики блуждали вне городов, бичуя себя или умерщвляя плоть. Экстаз оставался универсальным путем к просветлению, но тогда, как и сейчас, большинство людей боялось его. К тому времени, как христианские, мусульманские и буддистские правители основали свои королевства, наши собратья были изгнаны в тень, практикуя свои Искусства в одиночестве.

Заговор, по словам Волка, начался около 1200-х годов. Заговор разума, который отрицал экстаз и заменял его наукой. Когда эти философы-ученые объединили свои усилия, они начали всемирный сдвиг реальности, который, как он утверждает, ослепляет нас по сей день. Чародеи не замечали происходящего до 1400-х, когда провидец привлек общее внимание неприятным пророчеством: Магия, сказал он, умрет, если все маги не сплотятся, чтобы противодействовать угрозе. Все отмахивались от него, пока его слова не начали сбываться. Этого Провидца, сказал Волк, звали Ш’зар, и он основал нашу Традицию в современном виде.

Всего этого слишком много для меня. Последние 24 часа были похожи на «трип», и я начинаю вырубаться. Глаза закрываются сами собой: подушки слишком мягкие, а голос Волка слишком тихий. Через некоторое время он становится неразборчивым жужжанием и я прошу прерваться. «Послушай, - начинаю я. – Все это очень круто и все такое, но я не уверена, что хочу это знать. Если речь идет о каком-то заговоре, не уверена, что мне надо это знать».

«Ну тогда до завтра. По крайней мере, относительно». Он смеется своей шутке, но она не доходит до меня.

«Не знаю. Может, и нет. Я не чувствую себя магом, тем более «Экстатиком». У меня есть жизнь, к которой надо вернуться. Впрочем, спасибо».

«Ты не сможешь вернуться. Не теперь. Ты можешь уйти прямо сейчас, но ты уже не тот человек, которым была вчера в это же время. Неужели ты хотя бы не заинтригована?» Я соглашаюсь, что да, может быть. «Тогда так. – Его рука с кубком задерживается. – Я придержу это до тех пор, пока ты не решишь. Я не могу рассказать тебе больше, пока мы не дадим друг другу обещание – узы дикшам, – но я не буду заставлять тебя делать что-то, насчет чего ты не уверена. Быть одним из нас здорово, но и здорово опасно, Кэсси, и я предупреждаю об этом с самого начала. Ты стоишь на пороге более важной штуки, чем все, что ты могла бы когда-либо узнать, но решение придется принимать тебе. Я тут не для того, чтобы что-то тебе продать. – Он убирает кубок. – Когда ты будешь готова, я буду здесь. Но не тяни слишком долго с решением. Я не буду здесь вечно. И Ария не будет».

Ее нет, когда я возвращаюсь домой. Ее запах остался на моей постели, на ее одежде, но ее самой нет. Я чувствую облегчение. И ужас. Что, если она не придет назад? В мгновенной вспышке безумия я выкидываю всю свою обувь и потом плачу несколько часов. Той ночью я говорю с Богом. По крайней мере, я думаю, что это Бог. Я уже не уверена. Его голос несет все сомнение и неуверенность, которые я когда-либо знала: «Нельзя. Не возжелай». Я не могу снова заснуть. Я боюсь. Так охрененно боюсь, что ненавижу себя.

В пику этому страху я возвращаюсь к Волку на следующее утро. Он не кажется удивленным, увидев меня. «Пошли назад, Кэсси»,  - добродушно говорит он. Шелестящими ногами я следую за ним.    

Инициация

 Пять Шагов к Экстазу.

1. Откажись от своего страха.
2. Сфокусируй свои намерения.
3. Откройся.
4. Настройся на Лакашим.
5. Повтори Шаг Один.

Когда Волк скинул куртку, это напугало меня до мокрых трусов. В кармане юбки Арии я спрятала нож для разделки мяса. Если мне это не понравится, я не останусь, думала я. Пока он достает кубок и наливает вино, я размышляю, придется ли мне его использовать. Из спрятанных колонок начинает звучать гипнотическое пение. Волк ставит кубок между нами, закрывает глаза и начинает петь сам. Спустя мгновение музыка становится громче – извивающийся, пульсирующий ритм. Вскоре пульсировать начинает сам воздух; вопреки собственной воле, я раскачиваюсь, как зачарованная змея, и готова поклясться, что даже пламя свечей трепещет в такт. Спустя, кажется, целую сжиженную вечность, Волк открывает свои глаза и устремляет взгляд в мои:

  «Я клянусь всем, что для меня свято и дорого, учить тебя, направлять тебя, уважать тебя. Вовек не причиню я тебе вреда, вовек не предам тебя, ибо твоя вера есть моя вера. Это я обещаю тебе».

Он поднимает кубок перед собой, глубоко отпивает и передает его мне. Я принимаю. Вино слегка пахнет корицей и слегка жжет, спускаясь вниз. Немного остается на моих губах. Медленно я облизываю их дочиста.

Волк протягивает ко мне руки. Содрогаясь, мы касаемся друг друга.

Этот секс простирается намного дальше, чем просто секс. Потные соития, участие в которых я принимала раньше, и даже мягкая настойчивость Арии, не идут ни в какое сравнение с этим плавящимся огнем соединившихся душ. Это единство за пределами слов, телепатическая приливная волна, прокатывающаяся сквозь нас обоих. Волк чужой мне, но, пока наша кровь смешивается, мы становятся партнерами. Сумеречный раскат грома несется сквозь нас многие вечности, пока, наконец, не уменьшается до разделенного пульса, ровного затихающего рокота, погромыхивающего в ритмах скрытой музыки. Танец Шакти и Шивы заканчивается.

«Господи, - бормочу я, когда огонь затухает. – Что там в вине?»

«Корица, гвоздика и сахар. Это было не вино, Кэсси, это были мы».

Я слабо смеюсь, и он прижимает меня к себе. «Думаю, мне может понравиться этот Культ».

 История, часть II: Совет собирается

Ларошфуко, Максимы, 310.

Несколько позже мы закутываемся в одеяла и возвращаемся к уроку истории. Сейчас мы ближе, и наши прикосновения порождают электрическую дрожь. Теперь, когда соглашение скреплено, Волк рассказывает мне секреты. Его уроки продолжаются много часов. Хотя он излагает события как ошеломляющий поток впечатлений, как если бы он прожил их сам, я предпочитаю вспоминать их в прошедшем времени. Он продолжает с Провидца, Ш’зара, и его пророчеств о грядущей беде.

Ш’зар, как говорят, обратился к 23 Мастерам Искусства. Трое Дивья, или божественных посвященных, последовали за ним и передали его проповедь тем, кого встретили: Акриту Салоникскому, Тали Эос и Калас Джнане. Трое других Мастеров выслушали, после чего вернулись в свои организации и убедили их встретиться: Найтшейд, Валорана и Балдрика. Эти три Мастера принадлежали к враждующим фракциям, разделенным веками лившейся кровью. Слова и видения, переданные Ш’заром, изменили их настрой. Потребовалось время, но к 1440 году были достигнуты договоренности о встрече.

Ш’зар и его друзья были весьма заняты. Пока Провидец совещался с Балдриком, Найтшейд и Валораном, остальные Дивья странствовали по миру, знакомясь с другими себе подобными. Сквозь грезы и через время они путешествовали в места, которые еще не исследовал ни один европеец: Америки, Дальний Восток и Африку. Когда была созвана вторая встреча, они собрали своих друзей вместе и объединили свои силы. На вторую встречу прибыло более пятисот Экстатиков и их прислужников, включая Мастера из народа майя, Зиутина Иокса. Группы магов ярились и спорили в течение девяти лет и наконец сформировали Совет; в это время Ш’зар и остальные постигли сплавить различные секты в связное целое, в единую Традицию.

Одним ключом было время. Каждая Традиция нуждалась в специализации. Поскольку большинство в команде Ш’зара были мастерами пророчеств, Время казалось очевидным для них выбором. Остальные окрестили Экстатиков «Провидцами Кроноса», и название стало официальным. Из всех магов они понимали время наилучшим образом. Ш’зар и остальные Дивья поняли, что, когда ты всем сердцем погружаешься в Лакашим, время проявляет себя как всего лишь еще одна иллюзия – хотя и могущественная, и со своими законами. Так что время было одним из ответов дилеммы; другим было уважение.

Вспомни, что мы говорим о 1400-х годах: короли по всему миру правили на основании «священного права» на власть, солдаты убивали, кого хотели, а бандиты наводняли сельскую местность. Божество, в какой форме ты ни предпочитала его видеть, обещало тяготы в жизни и суд после смерти. Ш’зар увидел лучший путь. В давние дни, сказал он, сильные защищали слабых и помогали им расти. Злоупотребление силой было извращением, ересью по отношению к Божественному Дару, жизни. Он, как и другие Дивья, чувствовал, что если бы люди могли просто увидеть, в каком чуде они живут, они по крайней мере уважали бы это чудо и жили в гармонии, если и не в мире.

***

«Это оптимистично». Мой голос сух, и я задумываюсь, прозвучало ли это так грубо, как мне кажется.

«Подумай, - безмятежно отвечает Волк, - ты состоишь из бесчисленного множества клеток, которые совместно работают, чтобы выполнять команды,  заложенные за десятки лет до их появления. Тысячи, миллионы их умирают каждый день, и все же каждая клетка, сменяющая их, не только следует тем старым командам, но и реагирует на каждый новый раздражитель, который ты предоставляешь: миллионы новых событий каждый день. Подумай о том, что даже осмыслить эту мысль тебе позволяют такие же клетки, потом добавь к этому факту то, что и в моем теле несказанные миллионы клеток занимаются тем же самым. Умножь это на каждую вещь на планете, живую и неживую, подумай, как мы все взаимодействуем, миллионы раз на дню, отвечая на звонок, занимаясь любовью, выбираясь из кровати поутру или даже располагая утром, в которое можно проснуться. Вообрази все эти миллиарды одновременных чудес, происходящих рядом с нами каждый долбаный день, потом добавь экосистему, которая поддерживает движение всего этого беспорядка в бесконечном комплексном танце причины и следствия. Ш'зар, возможно, и не определял вещи в таких понятиях, но он видел весь мир с этого направления обзора. Когда ты складываешь все это вместе и просто задумываешься над этим хоть на момент, кажется просто оскорблением считать сущее иначе как чудесным!»

Ну что я могу на это сказать?

***

Очевидно, реальный мир работает не так. Даже другие Дивья не согласились, но Ш'зар твердо стоял на своем, вплоть до того, чтобы показывать остальным, что он имеет в виду, примерно таким образом, как Волк показал мне. После долгих дебатов Дивья составили черновой вариант Кодекса Ананды, списка изречений, которые иллюстрировали мудрость, необходимую Провидцу, и ответственности, с которыми он или она должны жить. Если мир не слушает голос рассудка, сказал Ш'зар, то он и его спутники послужат его примером – не политической борьбы за власть, как в Ордене Разума, но рассудка, рожденного из уважения к собственной божественности каждого.

Как и многие из нас, кто достигает высокого уровня в наших Искусствах, Ш'зар видел много вариантов будущего и прошлого, в том числе и своего собственного. Его убеждения будут опробованы, отвергнуты и наконец приняты в компромиссном виде. Так что он проповедовал Кодекс Ананды с неистовым пылом, распространяя по Совету идеал самостоятельной ответственности. Другие чародеи, в частности, Найтшейд, приняли послание Ш'зара  и распространяли его дальше по-своему. Пока ты никому не вредишь, гласит одна из вариаций, делай что хочешь. Ш'зар делал акцент на той части, которая «пока ты никому не вредишь»; другие маги предпочитали вторую часть – включая многих из нашего числа.

Естественно, многие Экстатики отказались следовать Кодексу. Ш’зар, в редкий для него момент ярости, схватил Провидца дионисийского толка по имени Фалес и эмпатически привязал его к мальчику, которого тот изнасиловал. Полученный шок (сейчас называемый колесом наказания) помрачил рассудок Фалеса и подтвердил для Ш'зара два момента. Во-первых, что он был способен – и намерен – утверждать свой Кодекс силой, если так пожелает; и, во-вторых, что ничьи действия не остаются без последствий. Если бы эти последствия можно было разделять с другими, рассуждал Провидец, люди перестали бы причинять друг другу вред. Он произвел на свет много старых ритуалов, которые связывали людей вмес те (специальность нам подобных, как мне предстояло понять) и показал, насколько лучше разделять удовольствие, чем боль. Из тех, кто разделял боль, как вскоре подтвердили Провидцы, получалось очень эффективное оружие.

Для большинства других Традиций Провидцы Кроноса были кучкой безответственных нариков, чьи главные таланты включали музыку, секс и жутковатую склонность к предвидению.  Красноречие Дивьи Акрита утвердило их неправоту; предположительно, он обсуждал христианское Писание со священниками и слова Пророка с муллами – и победил в дебатах. При этом он сохранял чувство юмора и жажду жизни, которые произвели впечатление на многих чародеев. Свирепая Тали Эос, как говорят, одолела тевтонских рыцарей по части выпивки и самураев – по части мастерства меча. Зиутин Иокс озадачил магов – Герметиков своим мастерством в астрономии, а Калас Джнана впечатлила китайских волшебников своим знанием буддистских сутр и элементарных Искусств. Силой личностей и потаенного могущества Провидцы приобрели уважение братских Традиций.

До Великого Предательства.

В 1466 году Первый Кабал, группа отборных магов, включавшая Акрита Салоникского, отправился из места их встреч в путешествие с миссией доброй воли. В 1470 году они были преданы изнутри. Предатель не был одним из Провидцев, но многие чужаки сочли Акрита соучастником. Пророк, утверждали они, потерпел неудачу в своих обязанностях и позволил одному из своих друзей (и, как сплетничали, своему любовнику) разрушить их Кабал. Хотя он, Тали Эос и сам Ш'зар отправились вызволять магов, которые в конце концов оказались в подземелье инквизитора, Провидцы оказались опозорены. Удрученный, Акрит покинул Традицию и исчез. Вскоре после этого Ш’зар отправился искать его и сгинул. Весь Совет рассыпался на обломки, и Провидцы казались погребенными глубоко под ними.

Оставшиеся Дивья не собирались позволить плодам их дел рухнуть. Хотя Зиутин Иокс к тому времени умер, Эос и Джнана оставались Мастерами, с которыми не могли не считаться. Укрепленные ученостью и опирающиеся на мощную поддержку от союзников – Вербена и Толкователей Грез, эти Провидцы боролись за то, чтобы мечта Ш’зара жила.  Шедевр Эос, «Девять Священных Страстей», остается своего рода пробой качества для серьезных magi Экстатиков (к этому времени называемых магами). Этот документ красноречиво утверждал, что опора всей магии есть душа; эмоции, обрученные с интеллектом, продвигают эту душу к более высокому уровню – идеал, часто называемый Восхождением. Душа с увечными страстями никогда не сможет достичь этого возвышенного состояния, утверждала она, по крайней мере не принеся в жертву больше, чем большинство людей захочет или сможет принести. Эос, которая до своего Пробуждения подверглась изнасилованию, знала, о чем говорит. «Девять Священных Страстей» утвердили место Провидцев в Совете и обратили многих из тех, кто критиковал их.

Потом началось Горящее Время, и христианская Европа впала в безумие берсерка, пытая и убивая миллионы в бесконечно повторяющемся геноциде религиозных войн, инквизиций, гонений, реформаций, охот на ведьм и, наконец, чумы. Хуже того, они принесли свои войны за моря, и аборигенные культуры (наподобие тех, из которых происходили наши товарищи, Толкователи Грез) подверглись истреблению. Все маги в это дрянное время ушли в подполье: даже Мастера не были в безопасности от костра. Орден Разума некоторое время раздувал пламя, но даже глаза этих заговорщиков наполнились слезами из-за резни.

В течение этого времени наши Провидцы, сменившие имя на Сахаджийя, сосредоточились в Индии и на Среднем Востоке, чтобы избежать творящегося в Европе кровопролития. Много мелких сект отпало, чтобы следовать собственным верованиям. Те немногие, кто оставался в Европе, скитались, как безумные нищие, до некоторой степени защищаемые суевериями относительно сумасшествия. В палатах Совета интриги между столом переговоров (находящимся в месте под названием Горизонт) и другой цитаделью, называемой Доиссетеп, иссушил многие попытки сделать Кодекс Ананды официальными правилами этики. Последняя из великих Дивья, Эос, умерла в 1562 году (что, полагаю, было вполне понятно, учитывая ее возраст), а второй сын Джнаны, Сиддху Асва, вел борьбу против замыслов раскольнической секты, называемой Агорис, в которой считали, что в поиске экстаза не должно быть границ. Он победил их сильнейшего Дивья в дуэли, именуемой «сертамен». В 1573 году секта отступила, но Агорис все еще ходят по краю.

Другая отколовшаяся группа, Товарищество Пана, имела более продуктивную идеологию. По словам Волка, феи когда-то действительно существовали, и наша группа регулярно с ними общалась. Когда охоты на ведьм стали угрожать этим феям, Товарищество помогло им уйти в потаенные миры, которые Волк назвал Мирами Горизонта (я напоминаю ему рассказать мне о них больше, когда у нас будет больше времени; он напоминает мне, что время относительно. Я прошу его не париться). Предположительно, эти феи были и остаются очень благодарны за помощь. В конце концов к 1800-м религиозное безумие улеглось и началась эра новых возможностей.

Культ Вакха

Лорд Байрон. Чайльд Гарольд.

Триста лет религиозных войн, двести лет колониализма и череда революций трясли старые королевства, пока те не пали на колени. Совет Традиций трясло не меньше. Когда Толкователи Грез массово отступились от Совета, они оставили Сахаджийя без союзников. По мере распространения «просвещения», сначала по Европе, потом, с неизбежностью, и по всему остальному миру, маги оказались зажаты в разных углах. Когда силы колониалистов пробили себе путь в оплоты Сахаджийя в Индии и Америках, большинство Экстатиков объявили войну, нашли себе подходящие для этого ниши и начали их использовать.

В Индии секта Калика Раджей обрушилась на британские властные структуры. (Кали, говорит мне Волк, это разрушительный аспект богини Шакти. Он напоминает мне, что индуистские боги имели много лиц; я лишь киваю и слушаю дальше). Пока ее последователи душили путников и солдат, маги из их числа насылали безумие и эпидемии на города, возбуждали восстания, превращались в животных и вообще отравляли англичанам жизнь. Хотя секта была уничтожена в 1840-х, некоторые Калика Раджи предположительно живы до сих пор.

В Америках многие Сахаджийя нашли новые увлекательные приключения среди коренных жителей Америки на юго-западе и равнинах. Хотя они часто путешествовали поодиночке, эти маги оказывали поселенцам яростное сопротивление. Некоторые воевали с ружьями или племенным оружием. Другие использовали магию, заставляя исчезать целые подразделения кавалерии. Когда началась Гражданская война, некоторые Экстатики (сменившие имя на Лос Савиос Локос, или «Мудрые Безумцы») выбивали солдат с помощью виски, обольщения и безумия.

В Европе некоторые маги подкармливали разочарование в иллюзиях у художников и мечтателей, побуждая Клубы Адского Пламени и поэтов Романтизма эпатировать общество. Общество отреагировало шоком и тайным восхищением. Гостиные Байрона, Шелли, Рембо, Бодлера и де Сада видели много высокохудожественных дебошей. Кто-то сменил название Традиции на Культ Вакха. И внезапно шутка перестала быть смешной.

Этот внезапный сдвиг в сторону жестокости после многих лет почти-пацифизма шокировал многих магов Совета. Дивья в Горизонте в 1867 году созвали джамбо, важную встречу, чтобы обсудить проблему. Мечта Ш’зара приходила в упадок; новый Культ стал как раз тем, для предупреждения чего был создан Кодекс Ананды: скопищем корыстных бунтарей, которые причиняют проблемы просто потому, что имеют такую возможность. Хотя Культ сам по себе не имел особой структуры, больше 150 Экстатиков собрались вместе, чтобы обсудить возвращение к Кодексу. Старые маги согласились между собой, что молодняк слишком далеко зашел; молодые маги, в свой черед, обвинили Дивья в трусости. Это было войной, говорили они, и экстаз не всегда был добрым.

Некоторые утверждают, что, окутанное облаком гашиша, явилось чудо. Сам Ш’зар возник над толпой, пульсируя силой и Парадоксом. (Я отмечаю себе спросить позже у Волка, что такое «Парадокс»). Согласно легенде, он говорил несколько часов, овевая собрание наполненным силой дымом, и потом исчез. Предположительно, он напомнил своим потомкам, что величайшая страсть есть Радость, а не Ненависть. Радость воссоздает то, что Ненависть разрушает. Сказав так, он совершил свое величайшее и последнее чудо: он излил накопленное горе всех жертв раскольников на собравшуюся толпу, как громадное колесо наказания. Порекомендовав, чтобы Традиция сменила свое имя и запомнила полученный урок, он исчез, вероятно, насовсем.

После этого Традиция вновь приняла Кодекс. Хотя отдельные Экстатики все еще руководствуются только своей совестью (или отсутствием оной), Культ Вакха стал, по крайней мере на тот момент, Культом Экстаза.

(Я не уверена, верит ли Волк в эту историю. Хотя он рассказывает ее с той же убежденностью, что и прочее, он не кажется человеком, который без насмешки воспринимает «бога из машины». Когда я на него надавливаю, он говорит, что это лучшее из слышанных им объяснений внезапного исправления Совета. Кто я такая, чтобы спорить?)

Революция

Steppenwolf, Move Over

Культ выглядит, как Традиция, вечно спотыкающаяся о собственные ноги. К началу столетия они опять казались более заинтересованными разделять удовольствие, чем боль. Возможно, сдвиг произошел из-за Ш'зара, или из-за того, что большинство Вакханцев умерли в юном возрасте и скверной смертью. Несколько исключений, вроде Алистера Кроули, все еще «делали что они захотят». Большинство Культистов, однако, предпочитало брать пример с Айседоры Дункан или сэра Ричарда Бартона – повстанцев, подтачивающих викторианские условности изнутри, - а не с заводил вроде Кроули. 20 век предоставил обоим типам огромное поле для работы.

Беды Первой Мировой войны высвободили яростное восстание по всему западному миру. Ревущие 20-е с их неумеренными излишествами и революционным настроем, запустили танец. Вторая Мировая война, с ее самыми большими в истории человеческими потерями, уничтожила все условности, какие еще оставались. Культисты рванули вперед, сначала неуверенно, потом воодушевленно, и влились в суматоху. Пепел двух войн – и череда войн, которые шли следом – оставил нашей Традиции новый мир, с которым работать. Люди боялись – смерти, технологии, друг друга. Немногие Культисты и полчище смертных выступили вперед, чтобы взять этот страх в руки.

Это началось в кофейнях, на демонстрациях за гражданские права, в коммунах писателей и в обычных домах. Это началось, когда солдаты пришли домой с новыми идеями, а ученые выкинули на слом то, что оставалось от старых. Это началось с электрогитарами, ТВ, радио и наркотиками, и оно поднялось, чтобы изменить мир. Революция чувств. Расцвет Ка Э.

Моррисон, Джоплин, Хендрикс, Хоффман, Дик, Лири, Шанкар, Слик, Леннон, Годдард, Уорхол, Муг… бесконечный список. Некоторые были Пробужденными, многие – нет. Большинство понятия не имело, что творит, но все равно творило это всеми силами. Некоторые чужаки возлагают на Культ честь (или вину) изобретения рок-н-ролла, наркокультуры и порнографии; по словам Волка, мы просто взяли то, что уже существовало, и        хорошенько подтолкнули. Что угодно, что было опасным, зловредным и чувственным, ждало, чтобы его схватили, и Культисты опознали причину: «Мы хотим запретного. Мы жаждем ритуала. Нам нужны наши страсти, а страсть не может быть безопасной. Небеса скучные; мы, люди, жаждем попробовать ад на вкус, чтобы это дало нам понять, чего мы лишены».

А потом мы облажались.

***

«Как и Битлз, - говорит Волк, - Ш'зар был и прав, и неправ. Он был неправ, когда думал, что любовь – все, что нам нужно; он был прав, когда настаивал, что безответственность разрушит нас. Может, так уже и вышло.

Мир пробуждался. Медленно, это точно, но он выходил из долгого беспокойного сна. Он пробуждался с мощным стояком и бурчащим брюхом, готовый идти. А потом, в 70-х, мы плеснули водой в его лицо».

«Представь себе, - продолжает он, глаза дикие в пламени свечей, руки пляшут, как спотыкающиеся пауки, - что ты была в постели. Твой будильник только что перестал звенеть. Пора просыпаться, и ты это и делаешь. И тут какой-то засранец выплескивает тебе в лицо большой таз ледяной воды».

«Я бы взбесилась», - отвечаю я.

«Точно. И вот тебе мир, в котором мы сейчас живем: шатающийся, мокрый, полупроснувшийся и взбешенный, как черт. И хуже всего то, что никто не знает – кто плеснул воду. Так что некоторые чуваки винят друг друга, некоторые – Бога, а некоторые смотрят на каждого, кто выглядит виноватым. У всех паранойя, и тут продавцы статуса-кво, я тебе попозже о них расскажу, вручают миру большое пушистое полотенце и говорят: «Иди назад в кровать. Я с этим разберусь». Зайди в 90-е. Остается мир на ногах, или остается взбешенным, или остается в кровати? Кто знает? Вилами на воде писано. Но пропади пропадом те бездумные ублюдки, что плеснули ту воду».

«А разве ты не сказал, что это была наша работа?»

«Да, - наконец говорит он. – Полагаю, что так».

Когда Волк заканчивает урок, уже очень поздно. Стук в дверь возвещает явление блондинки со вздыбленными волосами, представленной как Вивианна. «Я закрываю, Волк. Ты не уходишь?» После представления я осознаю, насколько голодна. Волк предлагает проводить меня домой, и я соглашаюсь.

«Эй, Волк, - наконец спрашиваю я. – Так где ты все-таки взял это кольцо?»

«А, это, - отвечает он, глянув на светящийся камень. – Я его сделал».

Мы не планируем останавливаться в баре, но вот он здесь, и мы тоже, так что мы заходим и делаем заказ. Никто не комментирует мои босые ноги; я принимаю это как добрый знак. Мы смеемся, едим и пьем, пока заведение не начинает кружиться вместе с головой. Когда мы добираемся до моего дома, уже хорошо за полночь. Я чувствую искушение позволить Волку вписаться на ночь, но он заявляет отвод: «Я думаю, ты достаточно на меня нагляделась для одного дня». В глубине души я чувствую облегчение. Мне нужно время, чтобы расставить все по местам.

Ария встречает меня объятиями и теплым поцелуем. «Ты уже выглядишь лучше» - отмечает она.

«Я уже выгляжу усталой» - вздыхаю я, добредая до спальни и падая на свежезастеленную кровать. Она присоединяется там ко мне, вся полная вопросов, и начинает массировать мне спину и плечи. У нее чудесные руки.

Да ну к черту. Я расставлю все по местам завтра.