- Детская считалка
Она проснулась, ощутив, как солнечные лучи ласково прикасаются к ее щекам. Еще долгое время она лежала без движения, позволив прохладному ветерку развевать волосы-листья, смягчая тупую боль, знаменующую собой окончание Долгой Дремы. Наконец, она открыла глаза, ожидая, что свет солнца нежно прикоснется к ее зрачкам. Внезапно, она поняла, что смотрит прямо в другую пару глаз, которые были влажными, карими и мигали. От удивления она застыла, подобно мраморной статуе. Некоторое время они смотрели друг на друга, нос к носу. Затем, взмахнув пушистым хвостом и дернув ушами с кисточками, белка бросилась к своему дуплу, покинув ее. После этого она окончательно решила, что пора подниматься на ноги.
Выбравшись из хитросплетений постели, она осмотрела комнату, бросив взгляд на зеленые живые стены и мебель, созданную из переплетающихся веток. Золотистые солнечные лучи проникали сюда через небольшое дупло, и добрая половина комнаты купалась в солнечном свете. Другая половина, где царил холод, была окутана тенями. Этот холод напоминал ей о недавней зиме и предвещал грядущую Зиму. В углу комнаты белка устроила себе домик. Зверек натащил туда желудей и свалил их возле крохотной кроватки из листьев и пушистых кусочков меха. Сначала она хотела вымести все это наружу, вернув семена земле, где они могли бы приняться и дать жизнь новым росткам, но, затем, ей понравилась мысль о том, чтобы делить свой дом с кем-то еще, пускай даже это была всего лишь белка.
Выпрямившись, она вытянула длинные ноги и раскинула ветвистые руки, растопырив узловатые пальцы. Сделав первый нерешительный шаг, а затем еще один, и еще, она медленно нагнулась, а потом разогнулась, стараясь окончательно сбросить со своего древесного тела оковы сна. В ее лиственно-зеленых глазах загорелся свет нового дня и нового пробуждения. Она улыбнулась.
Большая часть первого дня была посвящена бурной деятельности. Она вымела из дома листья, оставшиеся там с прошлого года, обрезала сухие ветви и посадила несколько семян. Ее пристанищем была прелестная роща, расположенная в Грезе. Она привыкла называть домом исполинский полый дуб, заполненный множеством комнат и окон. За то время, которое она провела во сне, он не слишком изменился. Друзья-растения не забыли ее. При одном ее появлении они начинали раскачиваться и обращали к ней свои листья. Она приветствовала каждого из них нежным поцелуем.
На второй день в роще раздался оглушительный грохот. От него содрогнулись растения, а земля затряслась. Она обхватила ближайшее дерево, прижавшись к нему гладкой, пористой кожей, и закрыла глаза от ужаса. Вскоре толчки прекратились, и она решила осмотреться. Все растения вокруг поникли от грусти. С помощью глуповатого танца она заставила их рассмеяться и вновь обратить лица к солнцу. Она убеждала их, что это не повторится. К сожалению, они не поверили ей. В отличие от нее они не погружались в сон и хорошо видели, что происходит с миром. К ее огорчению грохот раздался снова, а потом еще раз и еще. В конце концов, она решила, что должна узнать его причину.
Она уселась на краю дупла и бросила взгляд на Страну Неисполненных Грез. Ей практически сразу же удалось понять, что произошло. Там, где земля некогда была покрыта пологом леса и цветущего кустарника, возвышалась лишь крохотная рощица плодовых деревьев и человеческие пещеры, от которых тянуло запахом Ремасла. Кто-то сокрушил скалы, превратив их в вытянутые каменные реки, по которым теперь ходили существа из мяса. Она спрыгнула вниз, едва осмелившись снова выглянуть из дупла, когда ревущее чудовище из металла с ревом пронеслось мимо рощицы. Ее дом снова содрогнулся и задрожал.
Она отползла назад и уткнулась лицом в листья клевера. Капли древесного сока катились по ее щекам, пока она отчаянно рыдала. Растения гладили ее по голове и шептали что-то успокаивающее, но ничто не помогало. Она была испугана и расстроена тем, что предстало перед ее глазами. Мир вокруг изменился слишком сильно, слишком внезапно. Из-за печали, которая наполнила ее сердце, она едва снова не погрузилась в Долгую Дрему.
Взрыв звонкого смеха вывел ее из состояния апатии. Она приподняла голову со своей моховой подушки, поднялась на ноги и подкралась к дуплу, заинтересовавшись тем, что могло производить столь прекрасные звуки. К ее удивлению, пара ног, затянутых в голубые носки и свисающих откуда-то сверху, болталась прямо перед входом в ее жилище. Ноги были обуты в синие атласные туфельки. Она подобралась поближе и услышала детские голоса.
"Ужасный пират Кент приказывает вам перестать смеяться", – произнес писклявый голосок.
"Ох, Кент, перестань. Мы же больше не играем", – ответил другой голос, в котором звучала непоколебимая уверенность. И, вслед за этим, на карнизе ее дома вновь раздался серебристый смех.
С тех пор она начала наблюдать за ними из своего дупла каждый день, когда они забирались на дерево или бегали вокруг него, распевая песенку о Рози и лепестках. Ее смех нередко сливался с их смехом, напоминая более глубокое и безвременное подобие детского хохота, раздающегося снаружи. Со временем она стала с нетерпением ожидать их появления и скучать, когда они не приходили.
"Ими" она называла мальчика и двух девочек. Кент постоянно хотел гоняться за девочками, похищать кого-то или кидаться в своих подружек игрушками. Спутанная копна светлых волос и потрепанная грязноватая мальчишеская одежда выдавали в нем сорвиголову, которым он без сомнения был. Его раздражало, что Карен и Сара предпочитали сидеть на траве и одевать своих кукол в роскошные и безвкусные платья.
Сара всегда смотрела на Кента и Карен сверху вниз. Кент называл ее "сестренка", но Карен обращалась к ней со словами "маленькая Сара". Этот маленький и худой ребенок всегда казался таким хрупким и легким, что напоминал лист, который с легкостью мог унести сильный ветер. Она была похожа на куклу своей фарфоровой кожей и длинными прямыми рыжими волосами.
Карен сильно отличалась от двух других детей и всегда выглядела более здоровой и живой. У нее были длинные, заостренные уши и серебристые кудряшки, которые переливались внутренним светом. Ее одежда всегда была чистой, и когда она говорила, другие дети предпочитали слушаться. Карен была не просто Мясом. Однажды Карен заглянула в дупло и увидела там пару мерцающих зеленых глаз.
Она никогда не хотела, чтобы дети увидели ее. Она была уверена, что они неспособны на это. Когда Карен поймала ее взгляд, она почти сразу же поняла, что Дитя раскрыло ее тайну. Она отшатнулась в тень, скрываясь там до тех пор, пока любопытство вновь не одолело ее, и она снова не подкралась к дуплу. После этого Карен увидела ее еще раз. Они повторяли это снова и снова, превратив это в игру взглядов, которой обе стороны бесконечно наслаждались.
Ни Кент, ни маленькая Сара не могли увидеть то, что видела Карен, но Дитя убедило их, что в дереве живет фея. Она сочиняла долгие и запутанные истории, повествующие о том, что делала и видела эта фея. Хотя Кент высмеивал эти рассказы, он часто поглядывал в сторону дупла, когда думал, что никто больше этого не видит.
Маленькая Сара поверила Карен. Она поверила настолько сильно, что принесла фее подарок. Маленькая девочка стояла у основания дерева и смотрела вверх невинными ореховыми глазами. "Фея, – прошептала она, – я кое-что принесла для тебя". Она даже подождала ответа, но так ничего и не услышала. Спустя несколько минут, все еще не собираясь терять веру в чудо, она закрыла глаза и загадала желание.
"Я хочу, – произнесла она достаточно громко для того, чтобы фея услышала ее, – чтобы у меня был щенок, как у Тины". Ее гладкий розовый лоб сморщился от напряжения, а затем она открыла глаза и бросила свой дар в направлении дупла. Ей потребовалось целых три попытки, но, в конце концов, подношение достигло цели и свалилось в дупло.
Некоторое время кусочек розовой фланельки, перетянутый фиолетовой ленточкой, лежал нетронутым. Фея наблюдала за улыбающимся лицом девочки, запрокинутым к небу и кажущимся таким невинным. "Какое милое существо, – подумала фея, – особенно, для Мяса". Затем, Сара направилась домой, и фея осторожно прикоснулась к подарку. Когда она наконец-то открыла сверток, то обнаружила там семя. Оно было идеальной формы и белого цвета – это был один из молочных зубов Сары.
Однажды тихим полднем она решила не утруждать себя походом к дуплу. Она знала, что дети не придут. Она слышала, что они говорили о том, что собираются навестить бабушку вместе с мамой и папой. Только услышав тихий голосок, произносивший: "Эй! Эй, древесная леди!" – она взобралась к дуплу, чтобы выглянуть наружу. К своему удивлению, она увидела там Карен, висящую вниз головой на ветке и заглядывающую в дупло.
В лучах солнца волосы девочки напоминали занавес из серебристых нитей, а ее глаза сверкали как бриллианты. "Привет, – сказала Карен. – Ты не хочешь поиграть со мной?"
Захваченная врасплох древесная леди забыла о том, что ей необходимо убегать и прятаться. Она стояла на месте, сжимая пальцы рук и ног, пока лицо девочки не налилось кровью от того, что она слишком долго висела вверх тормашками. Она не знала, что и думать, когда Карен хихикнула – ее смех напоминал звон колокольчиков, в котором звучала особая магия – и исчезла из виду.
"Не беспокойся, – произнесла Карен откуда-то снизу. – Я не собираюсь навредить тебе".
Древесная леди стояла на месте, наблюдая за дуплом и дожидаясь, когда Карен снова покажется ей на глаза. Когда она увидела, что в дупло проникают ноги Карен в голубых носочках, глаза феи широко распахнулись, и она метнулась обратно в теневую половину комнаты. Ее ноги и руки била сухая, лиственная дрожь, а ее колени постукивали друг об друга, издавая трескучий деревянный звук.
Карен проскользнула в ее Якорь так, будто бы всегда была его частью, оглядываясь вокруг с удивленным и заинтересованным видом. Она внимательно изучила древесную леди и, хихикнув, сказала просто: "Ты – голая". Ее взгляд обежал дом феи, и, внезапно, остановился на логове белки в углу, и Карен охнула, преисполнившись восхищенного благоговения, и на цыпочках направилась туда, чтобы посмотреть на крошечных бельчат, лежащих в самом центре гнезда. Склонившись над ними, и положив руки на колени, она что-то ворковала уродливым, розовым кусочкам мяса, явно не считая их такими отталкивающими, какими считала их древесная леди.
После этого случая Карен стала часто навещать фею, и постепенно между ними завязалась дружба. Карен читала древесной леди сказки о феях и со спокойной грустью рассказывала ей о плохих вещах, которые происходили в Стране Неисполненных Грез. Древесная леди слушала и училась, хотя ее сердце дрожало при одном виде хрустальных слез, застывших в прекрасных глазах Карен.
Одним дождливым днем в самый разгар лета Карен и древесная леди сидели в дупле, напевая колыбельную бельчатам. Звонкий, чистый голосок девочки прекрасно сочетался с грудным голосом древесной леди. Тем не менее, когда бельчата свернулись в клубочки и погрузились в грезы об орехах и солнечных лучах, в дупло ворвался ветерок, стремящийся укрыться от дождя. Древесная леди резко замолчала, внимательно наблюдая за тем, как ветерок мечется по комнате.
Карен, казалось, не замечала его, но древесная леди хорошо рассмотрела незваного гостя. Она внимательно изучала его переливчатое тело, восхищаясь тем, как оно сверкает яркими цветами Гламура. Она следила за танцем его воздушных рук и ног, их грациозным движением и постоянным перемещением с места на место. Она вглядывалась в клубящиеся серо-голубые облака его глаз, и видела там загадку и предвкушение грядущих проказ.
Ветерок проник в каждый уголок дома, пронесся под кроватью и взмыл на древесный карниз. Он подергал Карен за шелковые локоны и нежно прикоснулся к волосам-листьям древесной леди, заставив их тихо зашуршать. Опустившись к самому ее деревянному уху, ветерок прошептал: "Меня зовут Сусурраа, и ты – прекрасна". Его комплимент заставил лимонный румянец выступить на щеках феи. Некоторое время ветерок кружился вокруг древесной леди, подразнивая ничего не подозревающую Карен. В конце концов, ему наскучила эта игра, и он метнулся в угол, где облачил свою воздушную сущность в плотное подобие Мяса, чтобы Карен также смогла увидеть его.
Сусурраа выступил из теней, издав громкий смешок при виде удивления, появившегося на лице Карен. Он отвесил глубокий поклон, глядя на Дитя, а затем развел руки в широком жесте, отправив солнечных зайчиков прыгать по полу, вслед за порывом потревоженного воздуха. Когда он заговорил, в его тихом голосе явственно слышались весенние нотки.
"Мои приветствия, – выдохнул он. – Мое имя Сусурраа". Он блеснул глазами в направлении древесной леди, а затем самодовольно улыбнулся, увидев, что на ее щеках вновь выступил румянец. В своем смертном обличье он был облачен в длинную белую рубаху поэта и свободные джинсы, покрытые светлыми пятнами, как если бы на них пролился отбеливатель. Его льняные волосы лежали на бледных щеках и развевались над небесно-голубыми глазами.
Карен поднялась на ноги, и присела в изысканном реверансе перед ветерком. "Очень приятно, – ответила она заученным тоном, и растянула губы в самой очаровательной и милой улыбке, которая подобала данному случаю. – Меня зовут Каренаэ. Я – Ши, леди Дома Фиона, но я все еще Дитя, и потому пока что не могу повелевать тобой". Невинная искренность, звучащая в ее голосе, явственно свидетельствовала о том, что она не хотела обидеть порождение ветра, и, судя по всему, тот и не думал обижаться. Карен посмотрела на свою подругу, и нежно смахнула с ее лица копну листьев, которая должна была скрыть вернувшийся на ее щеки румянец. "А это – моя подруга, древесная леди, – произнесла Карен. – Она не может говорить".
Брови Сусурраа слегка приподнялись, и он наклонил голову, чтобы посмотреть на древесную леди с другой стороны. "Она не может говорить? Но я слышал, как вы вместе пели. Именно поэтому я решил залететь сюда".
Печально покачав головой, Карен ответила: "Нет, она шуршит и поскрипывает, и иногда производит красивые звуки, но не говорит". Ее детская уверенность в истинности этого факта казалась абсолютно непоколебимой.
"Я говорю, – пробормотала древесная леди, – но она никогда не слышит меня".
Карен заботливо выпрямляла один за другим листья в волосах древесной леди, но ничего не ответила на ее слова. Что же касается Сусурраа, то он услышал их. Его голова склонилась в понимающем кивке, и, вздохнув, он тихо произнес: "Ее чувства слишком плохо воспринимают таких, как мы. Она слишком стеснена толщей мяса, которая окружает ее. Тебе повезло, что она вообще сумела увидеть тебя. Для того чтобы она сумела услышать тебя, тебе придется стать похожей на нее".
"Но как я сделаю это?" – спросила Карен, думая, что слова Сусурраа были обращены к ней.
"Но как я сделаю это? – эхом отозвалась древесная леди, и ее глаза загорелись надеждой и неожиданным счастьем при одной мысли об открывающихся перед ней возможностях. – Я бы хотела рассказать ей так много. Например, как меня зовут на самом деле". Она улыбнулась, и уголки ее губ цвета дубовой коры немного приподнялись.
От удивления Карен поднялась на ноги. Она смотрела широко раскрытыми глазами на Сусурраа, приоткрыв рот. “Она может говорить?” – ее глаза цвета морской волны засияли при виде согласного кивка ветерка. Она захлопала в ладоши и поднялась на цыпочки, взмахнув подолом своего атласного платья. Прежде, чем кто-либо сумел остановить ее, она обвила древесную леди руками, и крепко обняла ее. “О, я так рада, древесная леди, – прошептала она. – Я думала, что с тобой что-то не так”. Она продолжала безудержно изливать свою радость, пока еще одно "шшшшшшш..." со стороны Сусурраа не напомнило ей о том, что ей стоит отойти и немного подождать, как и подобает хорошей девочке.
Древесная леди, ошеломленная бурной радостью Карен, не сразу заметила, что Сусурраа протягивает ей руки. Обратив на это внимание, она поднялась с пола, выпрямившись с медленной грацией, и направилась к нему, вкладывая свои руки в его ладони. Прикосновение Сусурраа было прохладным и легким, и едва ощущалось, так, как его пальцы постоянно меняли положение. Она бросила неуверенный взгляд через плечо на Карен, как будто бы ища поддержки, и обрела ее в кивке, улыбке и сияющих глазах маленькой девочки.
Сусурраа прижал ее деревянные руки к своей груди. “Почувствуй меня, – прошептал он, глубоко заглянув в глаза древесной леди. – Чувствуешь, какой я твердый?” Он провел ее руками по своей гладкой груди и плечам, шее и подбородку. “Именно такой ты должна сделать себя – плотной, как будто бы твое тело состоит из плоти”. Сусурраа улыбнулся, наблюдая за тем, какими большими и глубокими стали глаза древесной леди, чем-то напоминающие ночной лес, когда невозможно сказать, где заканчиваются ветви, и начинается небо.
“Используй свой Гламур, – продолжил Сусурраа, освободив одну из ее рук, чтобы приложить свои мясные пальцы к ее солнечному сплетению. – Тяни его отсюда и попытайся представить себя в обличье мясных людей. Для начала выбери того, кто показался тебе самым красивым, и постарайся представить, что ты – это он”.
Древесная леди закрыла глаза, держась руками за шею Сусурраа, и попыталась воззвать к своему Гламуру. Он раскрылся подобно цветку внутри нее, наполнив комнату ароматом земли и мха. Радужный свет окружил ее тело, и древесная леди начала меняться. Первым, что она заметила, стала тяжесть. Вес в ее теле сместился, изменив точку опоры, и теперь ее ноги начали еще уверенней стоять на земле. В то же время, ее волосы-листья приподнялись, а ее голова стала легче. Древесная леди представляла себя с облаченными в плоть конечностями и атласными волосами, как у Карен.
Карен хихикнула.
Сусурраа вздохнул, стремясь скрыть улыбку, после чего посмотрел смеющимися глазами на древесную леди и пробормотал: "Практика. Нам нужно попрактиковаться".
Древесная леди изменила себя, создав несовершенное подобие образа Карен. Ее плоть и волосы стали похожими на плоть и волосы Карен, но одежда выглядела так, как если бы кто-то нарисовал ее на обнаженном теле, и подобие детского платья оказалось растянутым по фигуре взрослой женщине. Тем не менее, это явно был шаг в нужном направлении. Древесная леди лучилась радостью.
"Меня зовут О'акен", – громко произнесла она теплым и глубоким голосом. Карен услышала ее.
О'акен немало практиковалась, и, в конце концов, сумела создать плотное мясное подобие своего тела. Короткие русые волосы яростно раскачивались вокруг головы, и со стороны казалось, будто бы легкий ветерок слегка развевает ее кудряшки. Кожа О'акен приобрела теплый оттенок дуба, отраженный в высоких скулах и чувственных губах. Глаза, напоминающие лес после весеннего ливня, искрились в свете солнца. Высокое и элегантное тело было затянуто в юбку имбирного цвета, которая не скрывала изящные ноги и соблазнительно обтягивала крутые бедра. Свободная юбка из шелка желтокорня лежала многозначительными складками на верхней части тела. Слишком длинные рукава собирались в изящные манжетки на запястьях.
После того, как О'акен овладела искусством создания Оболочки по образу и подобию существ из мяса, она позволила Карен и Сусурраа отвести ее в Землю Нереализованных Грез. Когда она шла по улице, многие люди оборачивались, чтобы взглянуть на ее экзотическую красоту. Это путешествие одновременно напугало и заинтересовало ее. Очень многое изменилось в сравнении с теми обрывочными воспоминаниями о времени до Раскола, которые сохранились у нее памяти. Изменения были просто ошеломляющими. Друзья объясняли ей различные вещи и учили ее правильным словам и фразам, использовавшимся в разговоре с мясными людьми. Когда она говорила что-то неправильно, они извинялись и говорили, что она происходит из далекой земли, которая называется Францией, и не очень хорошо говорит на местном наречии. Существа из мяса всегда принимали это объяснение с понимающей улыбкой.
Благодаря новому телу, О'акен получила возможность встречаться и разговаривать с Кентом и маленькой Сарой. Она продолжала хранить свою тайну, и не говорила им о том, что, в действительности, была феей, живущей в дереве, но они все равно любили ее, и она часто играла с ними. Шло время. Сара получила щенка на день рождения. Кент получил синяк под глазом от хулигана, который жил на Линкольн-стрит. Карен все чаще и чаще рассказывала о фригольде у О'Рэлли и подменышах, которых она встретила там. Сусурраа приходил, но никогда не задерживался на одном месте слишком долго (и это было абсолютно нормально для таких, как он). О'акен продолжала постигать тайны мира, Мяса, Неодушевленных и подменышей.
Ближе к концу лета, когда жара стала практически невыносимой, О'акен и ее друзья отдыхали на лужайке или на заднем дворе дома Карен, скрываясь от солнца в тени раскидистого дуба. Они покидали эту благословенную тень только по ночам, когда солнце отправлялось в постель, и переменчивые ветра приносили во владения бетона и асфальта немного свежего воздуха. В один из подобных дней Карен учила О'акен играть в "старую деву", когда рядом с ними внезапно появился Сусурраа, ворвавшийся в дырку от сучка. Он стремительно принял облик Ремасла, став похожим на человека, и бросился к ним, подбросив карты в воздух и отдав их на волю ветру.
"Скорее, сюда! – прошипел он. – Скорее! Там пожар!"
О'акен и Карен немедленно поднялись на ноги, ибо никогда раньше не видели Сусурраа таким встревоженным, и последовали за ним в Страну Неисполненных Грез. Они бросали обеспокоенные взгляды друг на друга, наблюдая за тем, как парозем снова и снова вырывается вперед, а затем стремительно возвращается, чтобы присоединиться к ним. Ни О'акен, ни Карен не знали, что такое пожар, но чувствовали, что произошедшее взволновало Сусурраа, и это тревожило их.
"Скорее, скорее", – подгонял он их напряженным шепотом. Он не останавливался до тех пор, пока они не увидели тяжелое черно-серое облако дыма, вздымающееся с противоположного конца улицы, закрывая солнце и отравляя воздух.
Металлические чудовища, именуемые грузовиками, кричали и извергали свет из своих глаз в ускоренном и беспокойном ритме. На улице собралась толпа: люди смотрели, шептались, показывали пальцами и качали головами; при этом их лица были искажены ужасом и страхом. Удушающий запах плавящейся краски и горящих воспоминаний отравлял ноздри и вызывал сухость во рту. Толпа смотрела на то, как загорались занавески, плавилось стекло, и обжигающие оранжево-красные языки пламени вырывались из окон. Существа из мяса выкрикивали слова поддержки и одобрения закованным в желтые доспехи воителям, которые изливали реки воды на огонь, но пламя лишь хихикало и продолжало откусывать все новые и новые куски от здания.
О'акен с легким интересом наблюдала за тем, как огонь ласково прикасался к кускам срубленного дерева, заставляя их чернеть и разламываться на части. Она уже видела огонь в древних лесах еще до Раскола, когда пламя прокатывалось по земле, уничтожая все, что оказывалось у него на пути. Тогда оно не вызывало страха, будучи всего лишь еще одной частью мироздания. Жизнь предшествовала смерти, а смерть – перерождению. В силу причин, которые были ей непонятны, Карен и Сусурраа не разделяли ее нейтральную философию. Вместо этого они выглядели очень расстроенными.
Когда друзья углубились в наблюдающую за пожаром толпу Мяса, Карен, внезапно, вытянула руку и произнесла: "Смотрите, Кент!"
О'акен посмотрела туда. Лицо Кента было полностью черным, и только текущие по нему слезы обнажали скрывающуюся под толстым слоем сажи багровую плоть. Высокий мужчина с расстроенным лицом держал ребенка одной рукой, другой обнимая плечи своей жены. Лица обоих взрослых были обращены к горящему дому. Отец стоят неподвижно, едва дыша. Губы матери дрожали, пока она беззвучно читала молитвы, и ее руки переплетались и сжимались у живота, обнимая утробу.
Внезапно, детский крик разорвал воздух, прорвавшись через трескучий рев и неистовство пламени, чтобы достичь толпы. Подобно предсмертному крику пойманного кролика, он был наполнен ужасом и болью, а затем внезапно затих, оборвавшись прежде, чем стихнуть. Толпа застыла.
На протяжении целого удара сердца, а то и двух, единственным звуком, который раздавался возле пожарища, был смех огня. Затем, какой-то маленький мальчик заплакал, и его всхлипывания чудесным образом вернули собравшихся людей к жизни. Они начали заглядывать друг другу в глаза, надеясь, что кто-то из них сумеет опровергнуть то, что только что произошло, или хотя бы объяснить причину этого. Но ни у кого из стоявших здесь не было ответов. "Бедная девочка..., – шептали они, – бедная девочка...бедная Сара...бедная Сара...Сара...".
Карен всхлипнула и прижалась лицом к боку О'акен. Сусурраа содрогнулся и сделал шаг вперед, а затем, внезапно, принял свой естественный облик, и метнулся в небо. О'акен не знала, что она должна чувствовать или думать. Все произошедшее казалось ей таким непонятным и чужим. Она вспоминала, как лесной народ радовался пожарам, превознося их как символы обновления. Спустя одну луну они вновь засаживали выжженные места новыми саженцами, и это наполняло их сердца радостью. Никогда прежде ей не доводилось видеть, чтобы смерть и разрушения вызывали подобную скорбь. Почему никто не возносил хвалу извечной смене циклов? Почему она не слышала разговоров о новом росте?
Пока она стояла, рассматривая лица людей и пытаясь сообразить, что происходит, неподалеку раздался трескучий голос, который спросил: "Тебе нравится мое творение?"
О'акен сразу же поняла, что этот голос не принадлежал существу из мяса. Она обернулась, чтобы взглянуть на сияющую сущность, облаченную в плоть. Длинные волосы отражали солнечный свет, играя множеством бликов различных оттенков пламени, слитых воедино. Пряди различной длины извивались, явно живя собственной жизнью. Кожа существа отличалась необычным красноватым оттенком, который напоминал постоянный румянец или сильный загар. Мускулистое тело было затянуто в черную кожаную одежду, явно оставаясь невосприимчивым к жару солнца. Матово блестящая одежда поглощала свет пожарища и красно-сине-желтые вспышки, исходящие со стороны металлических чудовищ. Многие из мясных людей наблюдали за ним, некоторые – открыто, другие – краешком глаза. Красота и угроза, слившиеся в нем, имели странную притягательность, которая привлекала и захватывала внимание едва ли не гипнотическим образом. Самым удивительным, впрочем, были его глаза. Они горели скрытым огнем, страстным и вероломным.
"Это ты сделал это? – тихо спросила О'акен, перейдя на язык стихий, на котором к ней обратился огонь, чтобы ее не слышали существа из мяса. – Зачем?"
Огонь растянул губы в высокомерной ухмылке и ответил: "Потому, что могу". Его взгляд скользнул по телу О'акен с бесстыдной фамильярностью. Он видел ее замешательство, чувствовал вопрос, застывший у нее в глазах, и, преисполнившись тепла, живущего у него в сердце, решил не ограничиваться обычным беспечным ответом. Он издал уверенный смешок и одним грациозным движением перенес вес с одной ноги на другую. "Потому, что я – солимонд, и именно в этом заключается наше предназначение. Мы уничтожаем". Он развернулся, чтобы взглянуть на толпу, и впитать их потрясение и печаль. "Они не понимают, – произнес он. – Раскол заставил их забыть о прежних традициях. Но мы, солимонды, ничего не забыли. И по твоим глазам я вижу, что ты тоже ничего не забыла".
"Я помню, – тихо ответила О'акен, обернувшись, чтобы посмотреть на то, как отец опускается на колени, чтобы заключить жену и сына в объятья и спрятать лицо в их почерневших от дыма и сажи волосах. – Но им больно. Сара сгорела".
Кивнув и постаравшись сделать вид, что он действительно потрясен услышанным, огонь проследил за взглядом О'акен, обращенным к обездоленной семье. "Да, – тихо прошипел он, – это неприятно. Но она была всего лишь еще одним куском мяса. Жир и плоть горят так же хорошо, как и Банальные вещи, за которые они так цепляются – если не лучше". Пожав плечами, чтобы отбросить мысли о своей вине в произошедшем, или же просто забыть о ней, огонь добавил: "Иногда на войне случаются потери. В конце концов, это война".
"Война?" – сердце О'акен сжало внезапное беспокойство. Она начала подозревать, что ей вряд ли понравится то, что она сейчас услышит.
"Война за свободу, конечно же, – прошипел огонь, явно удивленный вопросом. – Свободу от Мяса. Разве ты не заметила, что они поработили нас? Что они превратили наши дома в парковки, а наши тела - в строительный материал для своих уродливых построек? Они должны научиться уважать нас. Око за око, если ты знаешь, что означают эти слова".
О'акен насупилась, бросив недовольный взгляд на огонь, чувствуя себя все еще слишком неопытной для того, чтобы в полной мере осознать смысл его слов. Ее мысли и чувства пребывали в замешательстве. То, что он сказал, имело смысл. Она видела, как существа из мяса вырубают леса, как уродуют скалы и отравляют воздух и воду. Ничто из этого не было для нее откровением. Зимние тучи уже клубились на горизонте, и она знала об этом. Но как с этим была связана маленькая Сара?
Она посмотрела сверху вниз на Карен, и Дитя прижалось к ней, подняв наполненные слезами глаза, чтобы прошептать: "Я хочу домой". О'акен медленно кивнула, погладив Карен по голове. Когда она вновь подняла глаза, солимонд исчез в толпе.
Позже тем же вечером О'акен достала сверток из розовой фланели, перетянутый фиолетовой ленточкой. Она хранила его все эти месяцы. О'акен спустилась со своего дерева и прокралась в угол двора, после чего выкопала там ямку. В теплой влажной земле она похоронила семя Сары. С огромной осторожностью и заботой она засыпала идеально-белый молочный зуб девочки землей и, как следует, утоптала ее. Ее глубокий деревянный голос наполнил ночь, когда О'акен повторяла старую считалку: "Хоровод вокруг Рози, карман полон лепестков. Пепел. Пепел. Все мы падаем".
На протяжении десяти лет О'акен странствовала по Стране Неисполненных Грез вместе с Сусурраа, стремясь больше узнать о мире, лежащем за пределами ее рощи. Каждый раз, когда она возвращалась домой, О'акен проверяла, не проросло ли семя Сары. Этого так и не произошло. В тот день, когда она сдалась и признала, что этого не произойдет, О'акен наконец-то поняла, как сильно изменился мир.
Она укрылась в своей роще среди незабудок и одуванчиков. Некоторое время она бродила без цели, поглаживая рогоз и расплетая лозы плюща. Она не могла выкинуть из головы образ Сары. В какой-то момент О'акен поняла, что полюбила маленькую девочку. Она полюбила существо из мяса. Она сидела на краю своего дупла и смотрела вниз во двор, вспоминая некогда звучавший там детский смех. Он давно исчез, и его место занял далекий рев металлических чудовищ и хлопанье дверей человеческих пещер. О'акен пришла к выводу, что солимонд был прав. Шла война. Но огонь также ошибался. Победа не стоила таких потерь, как маленькая Сара.
На следующий день, как будто бы почувствовав, что О'акен нуждается в ней, Карен приехала домой из колледжа. О'акен с удивлением рассматривала прекрасную леди, облаченную в многослойные одежды из воздушного газа и шелка, которые были украшены листьями. Карен носила цвета леса и воздуха в честь друзей своего детства. Они разговаривали с О'акен на траве на поляне большую часть дня. Они делились историями о том, что видели и сделали за эти годы. Они вспоминали о весенних ветерках, белках и пиратах. О'акен рассказала Карен о семени, и признала, утирая текущие по лицу капли древесного сока, что она наконец-то сдалась.
Карен нежно обняла свою подругу, шепча ей на ухо успокаивающие и ласковые слова. "Моя дорогая, – произнесла она с взрослой мудростью и печалью, которая все сопровождает ее, – к сожалению, некоторые вещи никогда не возвращаются".