Книга Вторая: Перерождение

Теперь всем известно мое имя. Я стал знаменитостью среди мертвых. Я три года скитался по Восточному побережью и каждый раз я слышал ее голос. Этого было достаточно для того, чтобы я продолжал это, даже, невзирая на то, что старый офис все еще притягивает меня, а другие призраки не раз приглашали меня поселиться с ними.

Многие Неупокоенные говорят, что я без труда смогу найти место для себя – в конце концов, это неудивительно, учитывая мои способности. Некоторые из этих способностей особенно любопытны – в частности, я могу заставлять вещи пересекать Саван, возвращаясь в мир, где остались живые. Тем не менее, это вряд ли поможет женщине, которую я ищу. Не здесь. Не в Подземном Мире.

В моей голове звучит неумолкающий голос, который постоянно повторяет мне, что я никогда не найду ее. Более старые призраки называют этот голос Тенью. Они говорят, что это часть меня, моя темная половина. Что ж, пускай будет так. Я выпущу ее на волю, когда найду солдата, который ударил эту женщину три года назад. Но до тех пор Тень может продолжать беспомощно дергать прутья своей клетки. Впрочем, она делает это до отвращения громко. До отвращения громко.

 

 

 

Иерархия

Тонкие серые лучи утреннего солнца проникают в здание, медленно разгоняя сгустившиеся здесь тени. Я все еще прижимаюсь к стене, стараясь держаться как можно дальше от дверей. Сначала я едва замечаю появление солнечного света, но затем понимаю, что уже могу рассмотреть очертания своих рук. Они кажутся очень бледными и худыми, и крепко обхватывают мои колени, прижимающиеся к груди.

Я говорю себе, что, возможно, это всего лишь паранойя, но после быстрого осмотра окружающей обстановки у меня складывается впечатление, что несколько вещей кажутся очень неправильными.

Одна из них заключается в том, что у меня возникает странное, но от этого не менее пугающее ощущение того, что я не могу дышать. Как бы я не старался сделать вдох, я не ощущаю ни малейшего движения воздуха в груди или гортани.

Обрывки мыслей проносятся у меня в голове, но большая их часть не имеет никакого смысла. Самые яркие воспоминания - связанные с облаченной в плащ фигурой с изможденным лицом, которая наклоняется надо мной и что-то шепчет - кажутся слишком пугающими для того, чтобы задумываться над ними. Я хочу выбросить их из головы, что представляется абсолютно естественным, так как речь идет о последствиях паники и воздействии моего буйного воображения, но понимаю, что не могу это сделать.

Я издаю стон, обхватывая голову руками, и чувствую, что мои мускулы и суставы трещат как сухая бумага. Мне кажется, что кости и сухожилия могут не выдержать, и порваться, но, тем не менее, все равно наклоняюсь вперед, и пошатываясь, поднимаюсь на ноги. Спустя мгновение, я начинаю пробираться к выходу через горы мусора. По мере того как я приближаюсь к двери, мои глаза испытывают все большую боль, вызванную ярким солнечным светом. Когда я выглядываю наружу, мне приходится прислониться к потрескавшейся двери, цепляясь за нее для того, чтобы удержаться на ногах.

Город, в котором я нахожусь (или, по крайней мере, нечто, напоминающее его), вызывает у меня ассоциации с разбомбленными руинами на фотографиях из старых газет времени Второй мировой войны. Красное, раздувшееся солнце висит низко в небе над городом, поднимаясь из-за далеких зданий. Его свет отбрасывает длинные, узкие тени на неровную землю, усеянную мусором и обломками зданий. Повсюду виднеются разбитые кирпичи и камни, груды отбросов, вывороченные с корнем деревья, заржавевшие и покосившиеся дорожные знаки и другой мусор. Остовы брошенных машин и грузовиков возвышаются по обе стороны улицы.

Легкий ветерок, прикосновения которого к своему лицу я не ощущаю, несет по улице листы пожелтевших газет, которые издают едва слышное шуршание, напоминающее шорох сломанных птичьих крыльев, пока они не сталкиваются со зданием или заржавевшей железной оградой. Я ожидаю увидеть стаи бродячих собак, копающихся в мусоре, которым завалены улицы, но вокруг царит странная тишина. Когда я оглядываюсь вокруг, то понимаю, что единственным звуком, который нарушает тишину, является тихий и заунывный свист ветра и громкий шорох пыли, облака которой поднимаются над улицей после каждого порыва ветра. Мне хочется крикнуть, позвать кого-то, но в моей памяти сразу же всплывают баргесты, которых я видел прошлой ночью, и я решаю, что лучше постараться не привлекать к себе излишнего внимания.

Чувствуя себя абсолютно обессиленным и вялым, я медленно направляюсь вперед, поглядывая в различные стороны и отчаянно пытаясь обнаружить что-то знакомое. Когда я останавливаюсь и оглядываюсь на то здание, в котором я провел прошлую ночь, неприятный холодок страха пробегает у меня по спине.

Над арочным дверным проемом висит табличка. Нарисованные краской буквы заметно поблекли, а местами краска попросту облезла, но мне все же удается прочесть то, что там написано. Прочитав вслух надпись на табличке, я вздрагиваю.

"Начальная школа Пайн Кнолл".

На мгновение я чувствую себя абсолютно сбитым с толку, пытаясь не обращать внимания на следы разложения и упадка, чтобы увидеть под ними школу, которую я посещал больше тридцати лет назад.

“Это невозможно,” - бормочу я, прижимая ладони к вискам. – “Что за чертовщина тут творится?”

“Возможно, я смогу объяснить тебе.”

Голос, внезапно раздающийся прямо у меня за спиной, заставляет меня вздрогнуть. Я стремительно оборачиваюсь, и вижу, что старик стоит от меня меньше, чем в 10 футах. Он улыбается, позволяя мне насладиться незабываемым зрелищем ряда почерневших, гниющих зубов.

Как он сумел так близко подобраться ко мне, что я даже этого не услышал? На меня обрушивается внезапный приступ ярости и страха, но – каким-то образом - мне удается справиться с ним.

“О, я...я действительно буду очень рад услышать твои объяснения,” - выдавливаю я из себя.

Старик медленно поворачивается. Затем, он оглядывается на меня через плечо, после чего манит указательным пальцем, приглашая последовать за ним.

“Что ж, в таком случае тебе придется пойти со мной.” Его голос едва слышен из-за шороха ветра.

“Куда мы направляемся?”

“Нам нельзя оставаться здесь,” - отвечает он, покачивая головой и воровато оглядывая улицу. - “Мы же не хотим, чтобы нас заметили?”

“Почему? Кто нас может заметить?” - я нахмуриваюсь и оглядываюсь вокруг. – “Если я не ошибаюсь, на много миль вокруг нас нет ни единой живой души.”

Ухмылка старика становится шире. Откинув назад голову, он заливается громким смехом.

“В том-то и дело! Ты понимаешь, именно в том-то и дело!” - его голос начинает напоминать высокое и дрожащее кудахтанье. - “Ни одной живой души! О, это прекрасно! Тем не менее,” - он опускает голову и еще раз осматривает улицу, - “кто-то из Иерархии может нас заметить, а нам это не нужно, не так ли?”

“Кто-то из Иерархии?” – повторяю я.

У меня нет ни малейшего представления о том, что он имеет в виду, но то, как он произносит это слово, вызывает у меня неприятные предчувствия.

“На тебе есть метка смерти,” - произносит старик, и я вижу, что в его глазах вспыхивает какой-то безумный огонек, - “но Иерархии наплевать на это. Если они найдут тебя, то нанесут на твое тело свою собственную метку. Именно этим прошлой ночью занимались эти твари. Охотились на души, чтобы поработить их. Когда-то они были людьми, как и ты, но теперь стали охотничьими псами местных Анакреонов.”

Все это кажется мне какой-то бессмыслицей, но, внезапно, я начинаю чувствовать себя абсолютно беззащитным, стоя тут, посреди улицы. Свист ветра вызывает у меня ощущение одиночества и отчаяния.

“Идем со мной,” - произносит старик, и направляется куда-то в сторону.

“Но откуда мне знать, что ты не член этой...этой Иерархии, и не собираешься, в действительности, поработить меня?”

Он оглядывается на меня через плечо и лукаво улыбается.

“Потому, что если бы я принадлежал к Иерархии, мы бы не говорили здесь. Я бы уже считал свою награду за то, что привел им новую душу, а ты медленно поджаривался бы в какой-нибудь кузнице. Так что можешь не беспокоиться.”