Брайан Кэмпбелл
Когда-то я была дитя весны. Теперь этот период моей жизни кажется мне таким далеким...
Когда я была маленькой, моя мать часто разрешала мне играть в своем саду. Для меня это действительно были райские дни. Я считала цветущие там розы своими лучшими друзьями. Я могла доверять им. Долгими, летними днями я читала сказки цветочным клумбам. Я не знала всех слов в книгах, которые брала в отцовской библиотеке, но я всегда могла придумать им замену, сплетая бесконечные нити историй. Независимо от того, насколько запутанными становились мои рассказы, розы продолжали восхищенно внимать им. К нам часто прилетали бабочки, которые так же хотели послушать сказки, радуясь красоте маминого сада.
Эти весенние дни были самыми счастливыми днями моей жизни. Каждый солнечный день был наполнен радостью юности, и я была настолько беззаботной, что мне иногда казалось, что я могу летать. Я помню, что когда по саду проносился весенний ветер, мне не раз хотелось, чтобы у меня выросли крылья, которые позволили бы мне улететь вместе с ним.
***
Мой отец приучил меня к тяжелой работе. Он хотел, чтобы его сын мог обеспечить свою семью. Я никогда не думал, что мне на самом деле понадобится знать так много, но, в действительности, он научил меня всему, что понадобилось мне в дальнейшем. Мы часами трудились вместе в мастерской. Пожалуй, наиболее запоминающимся качеством моего отца было его терпение. Он никогда не умел облекать свои чувства в красивые слова, но тот факт, что он провел так много времени, обучая меня ремеслу плотника, говорит гораздо больше всех тех слов, которые можно было бы подобрать.
Он всегда был очень методичен. Работа была для него самой важной вещью на свете. Мое обучение заняло немало времени. Когда мне было пять лет, гвозди, которые я забивал, всегда входили в дерево криво, а брусья, с которыми я работал, упорно не хотели становиться прямыми. Тем не менее, он всегда оставался все таким же терпеливым, и продолжал учить меня тому, что когда человек хочет сделать что-то, он не должен отвлекаться ни на что другое, пока не закончит со своим делом.
Он заботливо измерял каждый кусок дерева, с которым работал. Именно отец научил меня делать карандашные отметки так, чтобы никогда не отклоняться больше чем на одну шестнадцатую дюйма. Работа с деревом была одной из главных радостей его жизни. Каждый раз, когда я смотрю на что-то, сделанное моими собственными руками, я вспоминаю его руки, направляющие меня и указывающие правильный путь.
***
Я была очень непослушной юной леди. Хотя меня регулярно ловили и наказывали, я никак не могла удержаться от того, чтобы не выскользнуть в окно моей спальни, за которым царила теплая, весенняя ночь. С грацией ночного зверя, я спускалась по стволу дерева, растущего за моим окном, и убегала в лес. Я босой бежала по тропинке, залитой лунным светом. В середине ночи я возвращалась домой.
Моя спальня была для меня тюрьмой. Я сажала своих плюшевых зверей на подоконник, и они смотрели на луну вместе со мной. Свет луны падал на далекие горы, прикасаясь к ним, подобно влюбленному, касающемуся тела своей возлюбленной, и больше всего на свете я хотела уйти вдаль по этой лунной дорожке.
Когда мне исполнилось семнадцать лет, я сбежала из дома.
***
Я нашел свою первую работу, когда мне исполнилось шестнадцать. Мой отец был хорошим учителем. Кроме того, он был строгим приверженцем традиций, и я хорошо усвоил, как полагается вести себя будущему семейному человеку. Благодаря этому я всегда старался работать как можно лучше, так как больше всего на свете мне хотелось, чтобы он мог гордиться мной. Я знал, что в один из дней у меня будет моя собственная семья, и все мои труды окажутся вознаграждены. Каждый день после школы я ходил на лесопилку. Ведение инвентарных ведомостей сложно было назвать очень занимательной работой, но именно благодаря ей я научился ответственности. Я скопил деньги на первую машину – белый Плимут 1978 года. Это не было чем-то выдающимся, но я сам заработал на нее. Эта машина была моей.
В восемнадцать лет я положил в чемодан свой школьный диплом, погрузил в машину все, что могло понадобиться мне для того, чтобы начать новую жизнь, и направился в сторону Калифорнии.
***
Они нашли меня на парковке возле одного из магазинов сети “Семь-Одиннадцать”. Из-за синяков, порезов и пятен на одежде я больше напоминала хищное животное, чем семнадцатилетнюю девочку. Я много недель жила на улице, и моя греза понемногу превращалась в кошмар. Я посетила немало городов, начиная Альбукерке и Туксоном, и заканчивая Сан-Диего и большей частью Северной Калифорнии. Деньги, которые я украла у родителей, подходили к концу, и это путешествие постепенно убивало меня. Раковину в женском туалете сложно было назвать достойной заменой хорошему душу, а объедки, которые я подбирала на улицах, вряд ли могли поддерживать нормальное развитие моего растущего организма.
Трое молодых незнакомцев, которые обнаружили меня, так же были странниками, но они странствовали гораздо дольше, чем я. Если я постараюсь сосредоточиться, то даже смогу вспомнить их лица.
Джек был очень высоким. Он постоянно сутулился и был очень добрым. Обычно он набрасывал на плечи джинсовую куртку с вышитым на ней восходящим солнцем, но при этом редко улыбался. Рансибль был очень красноречивым, хотя, время от времени, он казался чересчур хитроватым. В нем было что-то от начинающего карманника, но его нельзя было назвать обычным воришкой. Его сообразительность поражала нас даже больше, чем удивительное умение всегда доставать то, что нам требовалось, а песни, которые он пел, заставляли нас улыбаться. Третьим представителем нашей маленькой банды был молодой панк по имени Артур. Мы называли его “Рыбьи Губы”. У него даже была татуировка в виде маленькой рыбки на шее. Он выглядел как один из тех панков, которых было так много в начале восьмидесятых, и с гордостью носил печать горечи на лице.
У Артура был небольшой фургончик, зеленовато-желтое безобразие, о котором он заботился как о лучшем друге. Мы все были лучшими друзьями. Нам просто-таки суждено было стать ими. Мы все ходили по краю, и необходимость присматривать за чужой спиной как ничто другое укрепляла дружеские чувства.
Когда у нас закончились деньги на бензин, мы завалились в дом, неподалеку от небольшого университета в Санта-Круз, где жила группа студентов. Джек, Рансибль и Артур хотели немного отдохнуть. Вскоре они начали считать этот городок своим домом, но для меня домом всегда оставалась дорога. Я скопила немного денег, а затем сделала так, чтобы в фургончике всегда был бензин. Когда дух странствий снова захватил нас, мы решили устроить небольшое путешествие по Тихоокеанскому шоссе, распевая песни под аккомпанемент музыки, льющейся из радио.
Три моих друга стали моим весенним ветром, и я наконец-то обрела крылья.
***
Квартира, которую я снимал, была очень маленькой, но она была моей. Каждый день я работал по десять часов на стройке в деловом районе. В конце дня я чувствовал себя полностью обессиленным. Каждое утро я заставлял себя выбираться из постели, чтобы вновь и вновь доказывать себе и окружающим, что я смогу выдержать это. Единственным, что поддерживало меня, была мысль о том, что рано или поздно я добьюсь чего-то большего.
Денег, которые я зарабатывал, едва хватало на жизнь, но по выходным я приезжал на пляж и долго гулял вдоль моря. По ночам, ветер дребезжал качелями, стоящими возле пляжа, а над песком разносился запах моря.
Одной теплой летней ночью я встретил ее.
***
Каждую ночь наша маленькая клика собиралась вокруг костра. Я не знаю, зачем мы это делали. Когда мы впервые прибыли сюда, то устроили нечто вроде импровизированного ритуала, и теперь собирались здесь после каждого нашего путешествия. Каждую ночь мы спорили друг с другом.
Однажды, когда они снова начали ругаться, я убежала из дома, чтобы побыть немного наедине с собой. Их аргументы всегда казались мне такими глупыми; возможно, все дело было в том, что мы слишком долго были рядом друг с другом. Мне кажется, что Артур завидовал тому, что я проводила так много времени с Джеком. Я всегда чувствовала, что нравлюсь ему. Джек был очень застенчив, но его доброта ощущалась во всем, что он делал. Артур всегда на что-то злился, и я думаю, что он не мог понять, почему я не собираюсь проводить все свое время в отчаянных попытках излечить его бесконечную горечь. Рансибль никогда ничего не принимал всерьез, и вряд ли кому-либо из нас удалось бы отличить истину ото лжи в его словах.
У нашей группы явно были проблемы, и я чувствовала, что мне снова не хватает свободы.
Спустившись на берег океана, я заметила возле пляжа качели. Я бросилась к ним. Мне казалось, что мне снова двенадцать лет. Я хотела увидеть, насколько высоко они сумеют занести меня. Раскачиваясь на морском ветру, я начала представлять, как качели уносят меня над морем туда, где я смогу побыть одной. Я могла бы найти какой-то остров, какое-то место, где мне удалось бы разобраться со своими чувствами. Я грезила о райском уголке, который был бы таким же реальным, как садик моей матери, и тропическом бризе, веющем с моря. Я закрыла глаза.
А затем, я соскользнула с качелей.
***
Она смеялась, когда качели поднимали ее на невообразимую высоту. Мне казалось, что она совсем не думает о своей безопасности. Могло даже показаться, что она вот-вот оторвется от земли и взлетит, как будто бы что-то в ней не подчинялось законам земного притяжения.
Я был поражен. Она просто не могла существовать. Ее смех казался таким нереальным. Я завидовал тому счастью, которое она излучала, и восхищался окружавшей ее аурой свободы. Вместе с этим пришло желание защитить ее, сделать все, чтобы с ней ничего не случилось.
А затем, она упала.
***
Я лежала на песке и истекала кровью. В воздухе висел удушливый запах соли. Я вздрогнула от боли, а затем все мое тело заныло, когда я попыталась смахнуть песок с кровавых пятен на белом платье.
Он остановил мои руки.
Он осторожно достал носовой платок из заднего кармана своих брюк, и перебинтовал им ссадину у меня руке. Не говоря ни слова, он поднял меня на руки, и отнес в свою машину. Затем, все так же размеренно он достал аптечку из бардачка своего автомобиля, и аккуратно обработал ссадину.
Мое сердце замерло. Я ласково посмотрела на него, улыбнулась, и смахнула волосы с его лица. Затем я запечатлела на его губах самый долгий и теплый поцелуй, который мне когда-либо доводилось дарить кому-то.
***
Три месяца спустя я проснулся ночью, и повернулся, чтобы посмотреть на то, как она спит рядом со мной. Все это казалось таким нереальным. Как нечто столь чудесное могло произойти со мной? Она была капризной и непредсказуемой, безответственной и ненадежной, но каждую ночь мы засыпали в одной и той же кровати в моей дешевой квартире. Каждое утро первой моей мыслью было то, как же я счастлив просыпаться рядом с ней.
***
Каждый новый день был блаженством. Все, что я делала каждый день, делалось из любви к нему. Это было какое-то наваждение. Когда я варила рис на ужин, я думала о том, каким чудесным будет наш следующий ужин при свечах. Когда я забирала его носки из прачечной, я думала о том, как они будут согревать его ноги.
Когда я стирала простыни, я не могла сдержать улыбку.
Иногда я думала о моих друзьях в Санта-Круз, но со временем мне становилось все сложнее вспомнить их лица. В жаркие, солнечные дни я садилась на подоконник и смотрела на горизонт.
***
Я не знаю, в какой момент все пошло не так.
Каждый день я уходил на работу. Каждый день я был так рад видеть ее дома. Все это казалось таким естественным для меня. Я покупал ей небольшие подарки, чтобы она была счастливой. Я откладывал деньги на стереоцентр, сделал первый взнос на телевизор, и пригласил ее пройтись со мной по торговому центру, чтобы подобрать мебель для дома. Я хотел, чтобы у нее был дом, в котором она была бы счастливой.
Но каждый день она казалась все более и более недовольной. Я все еще надеялся на то, что ситуация улучшится. Почему все это не работало? Я думал о моих родителях, счастливо живущих в своем домике в Колорадо уже тридцать лет. Тем не менее, в моем случае все было по-другому.
Мы охладели друг к другу. Мы сидели в одной и той же комнате, стараясь не слышать дыхание другого. Ужины при свечах сменились сидением перед телевизором, а место романтических вечеров заняла смесь фарса и апатии.
***
Спустя десять лет я сижу возле кухонного окна, и смотрю на задний двор нашего дома. Он проводит все больше и больше времени на работе. Первый год, который мы провели вместе, теперь кажется мне какой-то другой жизнью. Розовый сад, который я посадила, отчаянно борется за выживание. За эти годы я перепробовала все, чтобы помочь розам, но у меня нет дара работать с растениями, который был у моей матери.
Когда я смотрю в окно, мне сложно сосредоточиться. В любом случае, тишину очень скоро нарушит звонок телефона или плач ребенка. В углу бубнит телевизор, единственное средство, спасающее меня от одиночества.
Я никогда не знаю, когда он вернется домой. Он часто задерживается допоздна, и теперь я никогда не знаю, вернется ли он сегодня домой трезвым.
Я смотрю, как осенние листья пролетают мимо моего окна, и пытаюсь вспомнить лица моих старых друзей.
***
Я дал ей все, что только мог дать. Даже когда я говорю, что люблю ее, это ничего не меняет. Если бы я не любил ее, то, как она объяснит все те годы, которые я провел, откладывая деньги на наш дом? Как она объяснит все то, что я дал ей? Я делал все так, как говорил мне отец, и я старался сделать мой дом таким же, каким был дом моих родителей. Тем не менее, ничто не может сделать ее счастливой.
Сейчас я пьян, но благодаря этому мне становится хотя бы чуточку теплее. Я распихиваю осенние листья, лежащие на земле, идя сквозь ночь. Я не хочу возвращаться домой.
***
Прошлой ночью ко мне приходил Джек.
Я не видела его десять лет. Он все так же сутулится, а его волосы продолжают закрывать ему глаза. В нем все так же есть что-то странное.
Он выглядит так, будто бы не постарел ни на день.
Я предложила ему бокал вина, и пригласила в дом. Он осторожно опустился на кушетку, как это часто бывает со старыми друзьями, приходящими в гости, и спросил, как мои дела. Я рассказала ему. Когда я была маленькой девочкой, я мечтала о том, чтобы у меня был розовый сад, но теперь розы не хотят расти. Я хотела жить на тропическом острове, но тропические ветра так и не сумели унести меня туда. Я думала, что буду счастливой, но теперь за моим окном нет ничего, кроме груды сухих листьев.
“Почему?” – спросила я его. – “Почему это так?”
Он ответил. Он медленно подошел ко мне, и провел рукой по моей спине.
Бокал, который я держала в руках, упал на пол и разлетелся на части. Затем, мой старый друг, Джек, медленно развернулся, и вышел из комнаты.
***
Одинокими ночами я лежу в кровати рядом с ней, но когда просыпаюсь, то понимаю, что я один. В середине ночи она поднимается, и подходит к окну. Она спускается в прихожую, покидая меня. Холодный ветер задувает в окно моей спальни, и я засыпаю снова.
***
Одинокими ночами, когда он спит, я скитаюсь по безмолвным коридорам моей тюрьмы. Я научилась хранить молчание. Когда я ворую мороженое из холодильника посреди ночи, когда я включаю телевизор и смотрю в экран в три часа утра, когда я решаюсь забраться на чердак, я иду босиком по холодному полу, опасаясь выдать свое присутствие неосторожным звуком.
Чердак – это место, где я могу вспомнить вещи, которые когда-то забыла. Посреди ночи я усаживаюсь там, и позволяю слезам свободно бежать по лицу. Я храню на чердаке коробки со своими старыми вещами, и когда я смотрю на остатки моей юности, я вспоминаю прошлое.
Одно из главных своих сокровищ я храню в длинной, белой коробке. Когда мне нужно вспомнить о том, что было когда-то, я открываю коробку, разворачиваю папиросную бумагу и заглядываю внутрь. Память о моей молодости возвращается ко мне. Я снова могу вспомнить лица моих старых друзей.
В коробке лежат два листика-паутинки, уютно устроившиеся на папиросной бумаге, подобно хрупким бабочкам. Они напоминают мне о ветре, который больше никогда не подует для меня. Они напоминают мне о жертве, которую я принесла ради своей любви.
Я сижу, и плачу, глядя на то, что осталось от моих прекрасных крыльев.