Море алчет праха

Есть у каинитов поговорка о Сеуте: "Смотри, куда направляешь стопы свои, или рискуешь наступить на создателя того, кто создал тебя". О, город этот весьма красив, и корабли входят в бухту и выходят из нее, словно медленные величественные птицы, но здесь было пролито достаточно крови. Ибо в 1148 году (как вспоминают немногие выжившие христиане) по этой земле, подобно дыханию пламени, пронеслись альмохадцы…

В Сеуте жили тогда евреи, богатые, чувствовавшие себя в безопасности в древних усадьбах. Они умерли. Жили здесь и христиане, которые полагали, что торговля и тяжкий труд вместе с мусульманами в доках как-то защитит их от меча. Они тоже умерли. Последователи Пророка протестовали, когда кровь реками текла по улицам, и умерли вслед. Альмохадцы не были людьми большого терпения, и, когда Сеута покорилась их воле, ушли.

Если вы пойдете в сукв, то есть спуститесь к докам, вы, возможно, найдете седобородых старцев, которые помнят те дни. За монету или даже за миску еды они готовы рассказывать бесконечно – как они прятались в темных проулках, или в пустых бочках, или же глядели из подвалов на странных свирепых всадников, несшихся мимо. Год от года рассказчиков становится все меньше, а рассказы все приукрашиваются, пока уже и сами немногочисленные выжившие вспоминают с трудом, как это было на самом деле.

Но были и другие глаза, что видели эти ночи огня и крови, – глаза мертвых. Сыны Сета и Каина страдали так же в руках захватчиков, хоть никто не пел каддиш1 по Саломону ибн Джедаху ибн Габиролу. Никто не знал о его присутствии, и ветер унес его прах в море. Все каиниты Сеуты погибли, за исключением тех, кто успел бежать. До прихода альмохадцев город был популярным местом среди неживых аль-Андалус, тихой и гостеприимной гаванью. Смертные называют город населенным призраками, и они не так уж далеки от истины.

† † †

Спустя почти век после кровавого нашествия двое изнуренных путников обводили взглядом город, восставший из пепла, и вспоминали. Первый был высок, его острые черты и потемневшая от солнца кожа говорила о принадлежности к альморавидам. При ближайшем рассмотрении оказалось бы, что покрой одеяния на нем устарел лет на сто, но близко рассматривать его никто бы не взялся. На поясе его не было меча, и все же карманники и воры Сеуты не тревожили его. "Тот, кто сам есть клинок, - сказал один из воров, – в клинке не нуждается". Остальные кивнули и отправились искать более легкую добычу.

Второй путешественник казался полной противоположностью своему спутнику. Он был невысок и крепко сбит; чтобы поспевать, ему приходилось идти быстрым шагом. Случайный наблюдатель мог бы заметить суму, перекинутую через плечо, и принять путника за ученого, в чем, в общем-то, не ошибся бы.

– Сколько еще идти, Ибрагим? – спросил невысокий. – У нас мало времени, особенно если этот дьявол ибн Са’ид найдет нас здесь.

– Исаак, друг мой, – тихо проговорил другой, – у него гораздо меньше шансов найти нас, если молчание обовьет твое сердце. Кроме того, он вовсе не дьявол. Я знаю, я с ним встречался. Он ровно столько же человек, сколь ты и я.

– Осознание этого, – фыркнул Исаак, – не добавляет спокойствия. – Пара двигалась в ночи подобно усталым хищникам, преследующим раненую добычу. Они шли узкими улицами, неумолимо двигаясь к своей цели; тут и там Ибрагим останавливался, осматривал перекресток или же кусок камня на земле, затем вновь двигался вперед.

В конце концов, путники оказались в месте, которое человек с воображением назвал бы кладбищем, а любой другой – просто полем. Кое-где могильные камни торчали из зарослей сорняков, опрокинутых было гораздо больше, чем все еще стоявших прямо.

– Это здесь, – сказал Ибрагим и скрестил руки на груди. – Поторопимся.

– Ты уверен? – Исаак огляделся, вдохнул ночной воздух и принялся расчищать один из камней от зарослей. – Не похоже это на то, о чем говорится в историях, вовсе не похоже.

– Все потому, что истории писались горсткой запуганных беженцев, которые слишком быстро удирали, чтобы смотреть по сторонам, Исаак. А сейчас, во имя бороды Пророка, делай то, что должен. Мне так же не нравится находиться здесь, как и тебе, и это не меня пытаются убить.

Исаак пробормотал себе под нос:

– Это лишь вопрос времени, Ибрагим. А теперь тихо. – С этими словами он опустился на колени перед могильным камнем, стараясь не смахнуть камешки на его вершине. Бормоча что-то про себя, Исаак возложил обе руки на камень, закрыл глаза и сконцентрировался. За его спиной Ибрагим описывал медленные круги, внимательно наблюдая, не объявится ли кто-нибудь с намерениями помешать. Вдалеке слышны были морские птицы, роняющие вскрики в ночь. Сеута погрузилась в тишину сна. Заснули даже воры и любовники, оставив город мертвым. За что мертвые были глубоко признательны.

Прошло около минуты, прежде чем Исаак застонал и, спотыкаясь, отступил от камня.

– Господь Всемогущий, – проговорил он и упал на колени. – Господи, за что?

В два прыжка Ибрагим оказался рядом с ним.

– Видел ли ты то, что требовалось?

Исаак кивнул, пока его спутник помогал ему подниматься на ноги.

– Это, и многое сверх того. Прах, который мы ищем, лежит в той стороне, – он махнул рукой на юго-восток. – Если б ты, Ибрагим, видел то, что видел только что я, ты бы вырвал себе глаза. Это был ибн Са’ид, Ибрагим. Альмохадцы разрушили юдерию и отправились дальше. Они были мертвы, разумеется, но отправились дальше. Саломон привел их сюда и спрятал их, и они посчитали, что оказались в безопасности. А затем пришел Са’ид, и содрал тени, которыми укрыл их Саломон, и заставил того смотреть… – Исаак встряхнулся и выпрямился, затем устремился вперед. Его спутник последовал за ним.

– Чем быстрее мы покинем это место, Ибрагим, тем лучше. Давай заберем прах и уйдем.

– Так мы пришли сюда за прахом Саломона?

– Нет, его прах давно развеян по ветру. Мне нужен был лишь прах с того места, где он истек кровью и пал. В нем есть что-то, что я мог бы использовать, точнее, что один знакомый пророк в Бургосе мог бы использовать.

– Чудесно, – буркнул Ибрагим. – И что же ты надеешься получить из этого праха? Возможно, путь к вратам Рая?

Исаак фыркнул.

– Вряд ли. Саломон ибн Габирол был ученым и поэтом. В дни своей жизни он написал книгу. Она называлась Fons Vitae.

Ибрагим рассмеялся.

– "Фонтан жизни", а может быть, "Фонтан крови"? Я оценил шутку. Но ведь в твоей знаменитой библиотеке должна быть копия книги, не так ли?

– Ах, в этом-то весь фокус, Ибрагим! Он написал Fons Vitae, будучи смертным. После смерти он ее переписал, но никто не знает, где он спрятал манускрипт. Из обрывков информации я понял, что вторая версия книги была чем-то – я не побоюсь этого слова – чудодейственным. Ну вот, мы пришли. Отступи влево, Ибрагим, будь так добр.

Ибрагим шутовски поклонился.

– Конечно. И как только мы найдем твой магический прах, и отнесем его пророку, и найдем эту твою волшебную книгу, тогда может, ты ответишь мне на один маленький вопрос?

Исаак поднял взгляд на него.

– Какой вопрос?

– Скажи мне, зачем, во имя Пророка, я согласился сопровождать тебя, как мальчик на побегушках? Я мог быть в тысяче лиг отсюда, играть в шахматы с одним подающим надежды молодым ученым, а вместо того я шатаюсь по какой-то заброшенной скотобойне с чудаком, который ищет ключ к своей библиотеке в чьем-то прахе! Аллах, спаси меня от сумасшедших, и вдвойне спаси от мертвых сумасшедших.

Покачивая головой, Исаак пропускал прах сквозь свои пальцы.

– Ты здесь, дон Ибрагим, потому что ты человек чести. А еще потому, что я спас твою благородную жизнь, когда ты был молод, слаб и менее бестактен, чем сейчас. А сейчас ты сделаешь мне большое одолжение, если проявишь уважение к старшему по крови и помолчишь то мгновение, пока я найду нужное мне. А затем мы сможем оставить эту чумную дыру, именуемую городом, твой долг мне будет исполнен, и мы сможем более не видеться. Если конечно, ты не захочешь увидеть, чем все закончится.

– Сейчас все, что я хочу, – увидеть, как стены Сеуты удаляются. Поторопись.

– Терпение, друг мой. Ты же не хочешь, чтобы я поторопился и допустил ошибку. А потом вернулся сюда и начал все сначала. Ах, вот и все, – проговорил Исаак, зажав в пальцах щепотку серой пыли с земли. Он осторожно дотянулся до своей сумы ученого и вытащил оттуда керамическую фляжку. Откупорив ее длинными, тонкими пальцами, он позволил щепотке праха скользнуть внутрь. Так он проделал трижды, и Ибрагим, сначала заинтересовавшийся, заскучал и вернулся к наблюдению за окрестностями.

Удовлетворившись, Исаак закупорил последнюю из фляжек и уложил их обратно в суму.

– Я готов покинуть это место, Ибрагим. Ибрагим?

– Ш-шш! – Высокий путешественник жестом призвал к тишине. – Слышишь?

Исаак прислушался.

– Я ничего не слышу.

– То, чего я боялся, - сказал Ибрагим. – Уходим.

– Хорошо, - сказал Исаак и побежал. Ибрагим последовал за ним, отставая на полшага. Они пробегали сквозь ворота кладбища, когда их нагнал низкий, раскатистый смех.

– Это гром? – запыхаясь, выдавил Исаак.

– На небе ни облака, - ответил Ибрагим, удвоив шаг. Наперерез им человек – или то, что когда-то было человеком, - выпрыгнул из проулка, размахивая недоброго вида ножом. Всего лишь с секундной задержкой в беге Ибрагим вытянул руку и сжал кулак. В животе его затрепетал холодный клубок; из аллеи, откуда выбежал человек, протянулась темная лента. В одно мгновение она обвилась вокруг его горла, донесся сухой резкий хруст. Затем щупальце распалось, а тело человека свалилось на землю. Ибрагим и Исаак миновали его еще до приземления.

– Оттуда же придут еще, я уверен, - прокричал Ибрагим, в то время как еще двое поднялись из-за тележки разносчика и рванулись вперед. Исаак каким-то образом извернулся, подпрыгнув, уклонился от удара, а затем протянул руку к шее своего противника. Человек упал наземь и больше не двигался. Тем временем Ибрагим поймал своего оппонента в прыжке и швырнул его в сторону. Тот врезался в стену с мерзким хрустом; где-то наверху залаяла собака. Впереди улицу заполняли новые фигуры. Мимо просвистела стрела, сзади тоже слышались крики.

– Мы не можем драться со всеми ними, а затем рассчитывать проскочить мимо ибн Са’ида, - проорал Исаак. – Их слишком много.

Ибрагим посмотрел по сторонам, затем взмахнул рукой.

– В этот проулок, быстро!

Он побежал, Исаак последовал за ним. Позади люди и те, что были не совсем людьми, выкрикивали ругательства. Преследователи бежали мимо запертых дверей, пустых бочек и куч гниющего мусора. Проулок был настолько узок, что полоска неба вверху истончилась совершенно. Их шаги по утоптанной грязи и камням в проулке отзывались гулким эхом, а позади слышна была погоня.

Внезапно проулок уперся в глухую стену. Наверху ее скорчились с полдюжины угрюмых людей с мечами. За их спинами реяло темное облако, скрывавшее в своей глубине что-то ужасное. Казалось, вся Сеута ожидала их.

– Ну, - сказал Исаак, повернувшись к Ибрагиму, - идея была неудачная. Есть план, как отсюда выбраться?

Ибрагим кивнул.

– Есть, - сказал он, и совершенно бесстрастно наблюдал, как завиток тьмы отрывает Исааку голову. Кровь брызнула фонтаном, и тело скорчилось на дне проулка. Ибрагим почувствовал внутри тот бездушный холод, который, как ему было известно, означал, что Зверь внутри набирает силу. Затем он отступил на шаг и стал ждать.

Долго ожидать не пришлось. С верха стены донесся громкий голос.

– Ибрагим! Я вижу, ты кое-что для меня припас.

– Да, - тихо ответил тот. – Спускайся вниз и забери это.

Со стены спрыгнула фигура, приземлившись легко и грациозно даже в ту грязь, что покрывала дно проулка. Он был высок – даже выше Ибрагима – и одет в белое.

– Ты стоил мне троих потомков, - сказал он.

– Двоих. Тот, кого я сшиб с ног, восстановится.

– Троих. Он подвел меня. Я не хочу, чтоб он восстанавливался.

Ибрагим пожал плечами.

– Бисмалла2. В любом случае, Исаак ибн Мушад мертв, и кровь его льется на мои башмаки. Моя часть сделки выполнена. А твоя?

Ибн Са’ид кивнул.

– Они уже пересекают воды на обратном пути. Будь прокляты старшие, которые вернули эту землю христианам. Они ее не заслуживают.

– Мы тоже ее не заслуживаем, со всеми интригами, которые таифа плетут друг против друга. Старшие сказали свое слово. А ты получил от сделки больше, чем многие другие. Довольствуйся этим.

– О да, я удовлетворен. – Ибн Са’ид пнул труп, затем запрыгнул обратно на стену. Те, кто стоял наверху, уже растворились в ночи. – Однако, мне интересно вот что, Ибрагим. Казалось, ты обязан ему честью, и все же ты его убил. Почему?

Ибрагим медленно пошел к выходу из проулка.

– Обещание, данное неверному, и не обещание вовсе, ибн Са’ид. Ты должен это хорошо знать.

Сверху донесся смех.

– Хорошо сказано. На том простимся, Ибрагим. Мы больше не увидимся.

Послышался шорох одежд, затем Ибрагим остался один. Он подождал время, за которое сердце отмерило бы дюжину ударов, а затем еще столько же.

Довольный тем, что его, наконец, оставили в покое, Ибрагим обернулся к быстро разлагающемуся трупу на земле проулка. В какие-то минуты тело обратилось в прах. Ибрагим аккуратно поднял суму ученого из пыли и, закашлявшись, перекинул ее через плечо. Затем он набрал полную горсть серой пыли и развеял ее по воздуху. С моря дул ночной бриз, подхвативший пыль и унесший ее далеко за пределы зрения. Но до того как прах исчез из виду, Ибрагим начал читать заклинание. Язык его был почти знаком, но слова невнятны. Но ровно в то время, когда Фарук ибн Са’ид уводил своих потомков в доки, к ждущим их кораблям, человек, отзывавшийся лишь на имя Ибрагим, выпевал в ночь каддиш.

Закончив с пением, он вышел из проулка и отправился в город Бургос. Обещание, данное неверному, можно было не сдерживать, но было еще обещание, данное другу.


1 — Скорее всего, имеется в виду "кадиш ятом", или поминальный каддиш. Каддиш - еврейская молитва, прославляющая святость имени Бога и Его могущества и выражающая стремление к конечному искуплению и спасению. Как поминальную молитву каддиш стали говорить в начале средних веков. Поминальный каддиш, не содержащий слов о загробной жизни или о воскресении из мёртвых, как бы служит признанием справедливости небесного суда. Первая фраза каддиша параллельна второму стиху главной христианской молитвы "Отче наш". [Наверх]

2 — Буквально: "во имя Аллаха", первые слова фразы, с которой начинаются молитвы в исламе: "Во имя Аллаха, Всемилостивого, Милосердного". Произнесение этой фразы превращает совершаемое после этого в поклонение Всевышнему. [Наверх]